- Профессор…- голос его звучал по-детски жалобно.  – А можно взять биопсию, скажем, через нос? Я не хочу уродовать мозг. 
     Брандт с возрастающим удивлением глядел на студента.  Казалось, если он откажет – парень убьет его этими же самыми щипцами. 
     - Отчего же? Можно и через нос.  Только для чего тогда мы с Вами трудились - пилили кость? Сейчас я вернусь, подождите минутку!
     Антуан блаженно смежил веки.  Какая все-таки красота, какое совершенство! Но тут же все его существо пронзила тяжелая, горестная мысль: да, красота, а что дальше? Ну, предположим, он не позволит Брандту вымачивать мозг в формалине, ну, возьмет биопсию через ноздри.  Час, два, три – и вся эта роскошь уйдет бесследно, как какие-нибудь жалкие два часа назад ушла жизнь.  Да-да, спустя четыре часа наступит трупное окоченение, спустя шесть – оно сделается полным, после этого неизбежный разрушительный процесс остановится приблизительно на двое суток.  Мертвый юноша прекрасно сложен физически – значит, он окоченеет быстрее: здесь сказывается влияние молочной кислоты, накопленной в мышцах.  На смуглой молодой коже появятся трупные гипостазы – нестойкие пятна, исчезающие при надавливании… Через восемь-десять часов они перестанут исчезать и увеличатся в размере – результат гемолиза, посмертного свертывания крови.  На третий день цвет их сделается ужасным - грязно-зеленым, появится запах, начнется постепенное размягчение и необратимый распад.  Пройдут еще какие-нибудь незначительные пять-шесть лет – и та хрупкая красота, которая сейчас лежит перед ним, исчезнет, превратится в ничто.  И предотвратить это нельзя – хоть умри, хоть разбей себе голову о каменный пол морга.  Антуан пошатнулся.  Злые, детские слезы беспомощности готовы были вот-вот хлынуть из его глаз. 
     За спиной послышались шаги, но сил обернуться не было. 
     - Антуан, вот я принес Вам нифероновы щипцы – прекрасная вещь для изъятия мозга через ноздри.  Действуйте! Погодите… да что это с Вами? На Вас лица нет! Мутит от запаха?
     Брандт участливо коснулся его руки.  Антуан молча покачал головой. 
     - Мальчик мой, к сожалению, в жизни всякое бывает… Бесспорно, юношу очень жаль, но умирают люди и моложе.  Мы с Вами врачи, а, значит, должны воспринимать смерть философски.  Может быть, принести Вам воды? Недавно на этом самом столе я вскрывал годовалую девочку, умершую от…
     - Профессор! – голос Антуана был страдальчески тихим.  - Неужели нельзя ничего сделать, чтобы сохранить красоту смерти? Неужели все это растворится, исчезнет, превратится в идиотскую кладбищенскую землю? Я чувствую, что обязан помешать этому… Но как? Не может же быть, чтобы человечество за миллионы лет не видело этой красоты? И никому не приходили в голову способы…
     - Почему же нет? – Брандт задумчиво оперся рукой о стол, на котором лежал мертвый.  – Приходили – и еще как.  Вот эти щипцы, которые я Вам принес, - поглядите, какая тонкая, изящная работа – были как раз изобретены человеком, принесшим всю свою жизнь на алтарь красоты смерти. 
     Увидев, что Антуан удивленно заморгал глазами, Брандт добавил:
     - Его звали Нифероном, и жил он в Древнем Египте, во времена какого-то из бесконечных Рамзесов - кажется, Рамзеса III.  В то время в Фивах, да и, пожалуй, во всей стране, не было бальзамировщика более знаменитого, чем он.  Мумии, сделанные Нифероном, хранятся по сей день – две из них лежат в Британском музее, еще одна, насколько я знаю, находится теперь в частной коллекции.  Вашему покорному слуге посчастливилось лицезреть все три экземпляра – зрелище, скажу я Вам, ни с чем не сравнимое: мало того, что сохранились мертвецы так, словно смерть наступила три часа назад, - лица их настолько прекрасные и одухотворенные, что совершенно невозможно оторвать взгляд.  Я смотрел на них часами, и у меня складывалось ощущение, что этот человек, создавая мумию, знал волю богов – и возвращал мертвым утраченную, а может быть, так никогда и не проявившуюся при жизни, красоту.  Жаль только, трудов его не сохранилось – лишь эти щипцы да мумии, а то какой бы ценный был вклад в современную патологическую анатомию!
     - Откуда же известно о нем, если трудов не сохранилось? – хмуро спросил Антуан. 
     - А у него друг был, тоже бальзамировщик – по имени Бек, кажется.  Он и составил подробное жизнеописание Ниферона.  По словам Бека, это был замечательный человек – талантливый, красивый, душевно щедрый. 
     - Такая оценка скорее говорит о прекрасных душевных качествах самого оценщика… - задумчиво перебил Антуан. 
     - Несомненно, коллега! Но ведь есть пословица: скажи мне, кто твой друг… Не такая уж плохая, в сущности, пословица! А Ниферон погиб во время дворцового переворота в Фивах, спасая какого-то ребенка. 
     - Мертвого? – невольно съязвил Антуан. 
     - Да что Вы! Самого что ни на есть живого! Подробностей я не помню – да, кажется, в жизнеописании их и нет - точно знаю только, что, пытаясь спасти этого мальчика (а, может, девочку), бальзамировщик рисковал головой, которую, в результате, и потерял.  Его каким-то образом обвинили в пособничестве заговорщикам и казнили.  Вот такая история!
     А теперь берите щипцы – и за работу! Видите – все не так уж плохо, как кажется.  Толковым бальзамировщиком можно стать и в наши дни, если заняться этим делом всерьез… Думаете, мало желающих сохранить нетленными трупы своих родных или друзей? Найдутся и такие, кто захочет заказать мумии врагов, – я просто уверен.  На этом, кстати, можно сумасшедшие деньги делать – стоит только захотеть.  Ну что, соблазнил я Вас?
     Антуан предательски шмыгнул носом. 
     - Но как узнать технологию? Труды египтян ведь толком не дошли до нас…
     Профессор скорчил насмешливую гримасу, так не идущую к его серьезному лицу. 
     - Ну, разумеется, не дошли.  А мы и сами – с усами.  Да неужели Вы не знаете, Антуан, что египтяне использовали в деле бальзамирования исключительно растительные смолы? Думаете, за экологию боролись? Да просто-напросто под рукой больше ничего не имелось: химии – то толком не было.  Не то что сейчас – море разных возможностей… Вы, кстати, химией всерьез не занимались?
     - Не приходилось. 
     - А Вы займитесь, Антуан: интересная наука.  Я предлагаю Вам вот что: избирайте-ка в качестве основной специализации патологическую анатомию! Прямиком попадете ко мне в лапы – а уж тут мы с Вами поучимся, поколдуем, может быть, до чего-нибудь и доколдуемся.  Идет?
     Кстати, в Древнем Египте каждый бальзамировщик обязательно имел своего наставника, а затем, став профессионалом, сам обязан был найти талантливого юношу и обучить его ремеслу, так-то. 
     Антуан пристально смотрел куда-то в сторону.  Когда, наконец, он обернулся к Брандту, лицо его было веселым, почти счастливым:
     - Профессор, а как Вы думаете: у Ниферона был ученик?
     Брандт пожал плечами. 
     - Бек вроде бы упоминает о каком-то мальчике… Он пропал – бесследно исчез в ту самую ночь, когда его учителя схватила дворцовая стража.  Бек искал паренька повсюду, но тщетно. 
     - Испугался, сбежал… - тихо предположил Антуан. 
     - Может быть, и сбежал.  А могли и убить, чтоб не болтал лишнего.  В Египте, насколько я знаю, тоже не слишком-то церемонились с непрошеными свидетелями – поэтому абсолютная власть там и сохранялась тысячелетия.  Ну, так берите же, наконец, щипцы в руки, будущий Ниферон!
     Антуан засмеялся и осторожно, точно живую бабочку, взял щипцы. 
     - Ниферон… – произнес он про себя.  - Милый, милый Ниферон, я твой несчастный мальчик, помоги мне…
     С этого вечера они с профессором Брандтом сделались неразлучны.  На факультете Антуана Брауна метко окрестили «Браундтом». 
     
      .  .  . 
     В этом же семестре Антуан действительно усиленно занялся химией.  Начинающего патологоанатома интересовало все, что той или иной стороной касалось жизни человеческого тела после наступления физической смерти.  Работы молодого ученого о посмертном изменении околоклеточной жидкости принесли ему известность далеко за пределами родного факультета.