До конца урока оставалось не более двух с половиной минут. 


      - Сдаем тетради! - объявил я.  - И не забудьте записать домашнее задание. 


      Звонок прозвенел вовремя, и я почувствовал небывалое облегчение от осознания того, что не увижусь с 8 «Б» до следующего понедельника.  Так.  Теперь неплохо было бы поесть, а то впереди еще два урока и, боюсь, на голодный желудок мне их не осилить.  Перемена длится десять минут - этого мне вполне достаточно. 


      Я покинул стены кабинета и направился к учительской, потому что обедать с журналом под мышкой не совсем удобно.  Возле самой учительской меня встретила наша завуч, Елена Викторовна, высокая и сухая, как жердь, сорокасемилетняя старая дева с лицом вяленой воблы. 


      - Сергей Михайлович, зайдите, пожалуйста, к Вере Ивановне! Она очень хотела вас видеть. 


      Судя по тому, как она напирала на слово "очень", ничего хорошего от предстоящего разговора мне ждать не приходилось.  Вера Ивановна - это наша директриса, жирная тетка с тройным, свисающим на грудь, подбородком и маленькими свиными глазками, прячущимися за толстенными стеклами очков в безобразной квадратной оправе.  Вообще, внешне она здорово похожа на Джаббу Хутта из "Звездных войн".  По образованию она филолог и, говорят, еще лет пять тому назад преподавала русский язык в нашей гимназии.  Ничего не могу сказать о ней, как об учителе-предметнике, но администратор из нее просто отвратительный.  Во всяком случае, такие слова как "такт", и "вежливость" она видела только в орфографическом словаре.  Классический пример действия принципа Питера, гласящего, что в любой иерархической системе человек поднимается до уровня своей некомпетентности.  Интересно, чем это я ей не угодил на сей раз?


      - Сергей Михайлович, ваше отношение к сохранности школьного имущества - это вопиющий пример преступной - да, преступной! - халатности! Вам прекрасно известно, что при работе в кабинете номер 11 учителям строжайше запрещено покидать стены кабинета во время перемены.  Вы прекрасно знаете, сколько труда и денежных средств было затрачено, чтобы этот кабинет стал тем, чем он является на данный момент! И, тем не менее, вы своим попустительством. . . 


      Сначала я не мог понять суть ее претензий ко мне, но потом до меня дошло.  Дело в том, что кабинет номер 11 - это кабинет, специально предназначенный для проведения открытых уроков перед представителями управления образования.  В нем есть стеновые панели, подвесные потолки, видеодвойка и даже мультимедийный проектор с экраном - в общем, полный набор для пускания пыли в глаза.  Ввиду того, что дети - самая мощная деструктивная сила во вселенной, оставлять их в этом кабинете без присмотра было запрещено.  Самым строгим образом.  А позавчера из одиннадцатого кабинета после пятого урока вышла Лерка Костарева (единственная из всего нашего педколлектива, с кем я на "ты") и со слезами на глазах поведала мне, что отлучилась буквально на три минуты, а за это время двое охламонов из 6 `В' уже успели оторвать кусок плинтуса, каковой разломили пополам и использовали половинки в качестве шпаг.  Я посоветовал ей особо не распространяться об инциденте, пообещав, что сегодня же подам заявку нашему плотнику Петровичу.  Теперь же получалось, что и Петрович, козел, поломку не устранил, и Лера меня сдала.  Ну что ж, спасибо, Лерочка!


      Глядя на жабью рожу Манды Ивановны (про себя я называю нашу директрису только так), я почувствовал, как во мне горячей волной вскипает гнев.  Опять перед глазами встала кровавая пелена.  И я отчетливо представил, как достаю из кармана связку ключей, среди которых есть и ключ от подъезда - длинный и зазубренный, и втыкаю этот ключ Манде Ивановне в горло, наблюдая, как ее маленькие свинячьи глазки становятся большими и круглыми от удивления и боли.  Видение было таким реальным, что меня аж слегка замутило. 


      - . . .  в противном случае мы будем вынуждены вычесть стоимость ремонта из вашей зарплаты.  Вам все понятно?


      - Конечно понятно, Вера Ивановна! - торопливо сказал я.  - Я все исправлю.  Сегодня же. 


      Я покинул кабинет директора с чувством человека, на которого только что выплеснули содержимое ночного горшка.  А ведь мне еще идти на урок и сеять разумное, доброе, вечное! Я посмотрел на часы.  До начала урока три минуты, значит, пообедать я точно не успею. 


      *


      Я ненавижу свою работу! Господи, до чего ж я ее ненавижу! Ненавижу эту гимназию, ненавижу свое начальство, ненавижу этих маленьких выродков! Наверное, из уст педагога это звучит противоестественно, но знаете, чем педагог отличается от педофила? Второй любит детей ПО-НАСТОЯЩЕМУ.  А первый может позволить себе их ненавидеть. . .  Я пытался разобраться в своих чувствах и нашел, что моя ненависть имеет под собой несколько причин. 


      Во-первых, я никогда не собирался становиться учителем, но так получилось, что в нашем провинциальном городке найти какую-либо другую работу с моей специальностью оказалось просто невозможно.  Во-вторых, получилось так, что вакансия для меня нашлась только в гимназии, будь она трижды проклята.  В-третьих, поскольку наша гимназия - единственная в городе, несложно догадаться, что именно в нее предпочитают отдавать своих отпрысков представители городской администрации и местные бизнесмены, а вы представляете, какие детки вырастают у людей, привыкших к большим деньгам и власти?! Поймите, я с радостью бы работал с нормальными детьми, но таких в нашей гимназии - единицы! В-четвертых, администрация учебного заведения, в котором я работаю уже второй год, являет собой пример просто фантастической бездарности.  Про зарплату я вообще ничего говорить не буду.  Да и ту выдают с задержками.  В общем, как у Майка Науменко: "Иногда я хожу на работу / Всем было бы лучше, если б я не ходил. . . ".  С таким паршивым настроением я закончил еще один рабочий день и вышел из стен гимназии.  Холодный октябрьский ветер дул прямо в лицо, сыпал мелкий ледяной дождь, и пределом моих мечтаний было поскорее добраться до дома.  Втянув голову в плечи, я быстро зашагал по мокрым безрадостным улицам города, не обращая особого внимания на лужи и грязь. 


      Вдруг где-то совсем близко раздался отвратительный визг мокрых покрышек по асфальту, и знакомый голос радостно провозгласил:


      - Здорово, пидагог!


      - Привет! - сказал я машинально. 


      Дверца огромного черного джипа "Toyota Landrover" открылась, и моему взору предстало улыбающееся розовощекое лицо моего одноклассника Борьки Куприянова.  В школе мы всегда были врагами.  Еще бы! Ведь я-то был примерным учеником, а Борька - тем, кого обычно относят к трудным детям.  Куприянов, сколько я его помню, все свое школьное детство только и делал, что изводил учителей, водил дружбу с местной шпаной и вымогал деньги у тех, кто младше и слабее.  Справедливости ради надо заметить, что все бывшие борькины дружки в конце концов отправились в места не столь отдаленные, сам же Борька, как это ни странно, подобной участи избежал. 


      С грехом пополам окончив одно из местных профтехучилищ и откосив от армии, в середине девяностых он женился (по причине беременности подружки) и тогда же ударился в предпринимательскую деятельность, что позволило ему началу нового тысячелетия стать совладельцем небольшой строительной фирмы.  В нашей гимназии, во втором классе, училась Борина дочь - Илона.  Меня всегда интересовал вопрос, откуда чета Куприяновых выкопала это имя? Ответа я так и не нашел. 


      Борю я не люблю.