На просторной N улице стоит роскошный дом.  Из его больших, выполненных в готическом стиле, окон льется тусклый неровный свет.  Человек в черном фраке сидит в просторном мягком кресле, задумчиво глядя в огонь камина.  Треск горящих дров успокаивал его; он расслабился и прикрыл глаза.  Внезапно в комнате стало холодно.  Он открыл глаза.  Перед ним стояла она.  Художник смерти застыл, не веря своим глазам.  Это была она, та девушка, которую он превратил в шедевр.  На ней была лишь та кроваво-красная ткань, которую он накинул на нее, уходя.  Она смотрела на него с легкой усмешкой.  Полыхающее сзади пламя подчеркивало ее изящную фигуру. 
      -Здравствуй. . . - выдохнула она, - Ты не узнаешь меня?
      Разумеется, он ее узнал.  Но удивление и даже ужас парализовало его, не позволяя сказать ни слова. 
      -Помнишь, как ты убивал меня?- спросила она, чуть подаваясь вперед.  Убийца вздрогнул, - Смотри, - сказала она, устраиваясь у него на коленях и указывая на тонкую белую полоску на горле, - Этот шрам мне особенно понравился.  Было столько боли. . .  Я подумала, что оказалась в Раю, - она рассмеялась. 
      Этот волшебный, сверхъестественно мелодичный смех эхом разнесся по комнате. 
      -Кто ты такая?- наконец-то смог вымолвить он. 
      -Я Лилит,- сказала она и вновь рассмеялась,- Я искала тебя, художник.  Ты мастер, твое искусство не для этого мира. . .  Ты должен пойти туда. 
      Она знала, что он прекрасно понял, что она имела ввиду.  Его работы заняли бы достойное место в Галерее Проклятых. . .  И ей ужасно льстило то, что она сама стала одной из его картин. . .  И, прежде чем он отправится в Галерею, она хотела отблагодарить его, показать ему свой мир, где размыты грани между болью и удовольствием, реальностью и бредом. . .  И она показала ему. . . 
     
      Огонь в окнах особняка погас. . .  На полу просторной комнаты с камином лежала, свернувшись в комочек, Лилит.  Ее обнаженная плоть была перепачкана кровью, а ноздри щекотал сладкий запах смерти. . .  Она знала, что, избавившись, наконец, от оков бренной плоти, душа гениального художника отправилась в Ад, дабы своими шедеврами услаждать взоры Люцифера и его придворных.  Само же его тело так и лежало в кресле. . .  разорванное на куски. . . 
      Душа художника летела вперед, сквозь сводящую с ума бесконечную пустоту.  Он не знал, сколько прошло времени – он просто расслабился, отдал себя этому мягкому, но сильному потоку, несущему его вперед, сквозь Тьму.  Он уже чувствовал дьявольские ветры Ада, не холодные и не жаркие.  Он не знал, в каком виде предстанут перед ними Врата и как он пройдет сквозь них, но ожидание и неизвестность сводили его с ума, терзали душу. . .  Наконец они предстали перед ним.  Он не мог описать их – человеческий язык не способен передать этого ощущения. . .  Врата и были ощущением. . .