Очередная моя пытка подошла к концу, и, обессиленный, я со стоном оседаю на пол, слушая, как удаляются мягкие кошачьи шаги моей мучительницы. 
     Теперь она совсем как живая… А ведь еще пару суток назад (если чувство времени не отказало мне в этой бархатной темнице) она была холодной статуей, бесстрастно взирающей на наблюдателей.  Теперь она прямо противоположна той громоздкой холодной глыбе.  Теперь она полна дьявольской соблазнительности, страсти, движения ее мягки и бесшумны, объятия и поцелуи нежны, голос сладок и мелодичен…
     Каждый день (или каждую ночь – не знаю) она приходит, чтобы пить мою жизнь.  Когда она прижимает меня к себе, чтобы оставить на моей коже очередной кровавый поцелуй, я чувствую мягкость ее кожи.  Она нежная и гладкая и в то же время упругая и прочная.  Из ее шелковых волос еще не выветрился запах каменной пыли, витавший в зале, где она была создана из мертвого камня. 
     Ее создал мой друг, скульптор, столь же эксцентричный, сколько и его творения.  Он неделями мог не выходить из своей мастерской, высекая из камня очередную нечеловеческую тварь, о которой он потом рассказывал так, будто она нечто большее, чем просто плод его воображения. 
     Однажды (на самом деле не так уж и давно, для того чтобы использовать это слово, но я слишком измучен регулярными визитами хищницы, так что пара дней кажутся мне вечностью) красивой осенней ночью, впечатления от которой не портят комары и удушливая жара, так характерная для летних ночей, он позвонил мне и возбужденным голосом просил немедленно прийти к нему.  По его словам я должен был увидеть нечто потрясающее и необычное.  Недолго думая, я согласился, хотя откровенно недоумевал, что может быть необычнее тех каменных существ, что ордами толпились в его мастерской. 
     Далее все, что было между звонком моего друга и моим приходом в его дом стерлось из памяти, потому что я увидел Ее…
     О, великие боги, в жизни я не видел чего-либо более божественного, чувственного, возбуждающего даже… Как человек литературный, я инстинктивно начал подбирать слова, которыми можно было охарактеризовать Ее, однако очень быстро мои попытки захлебнулись в волнах чистого безмолвного восхищения…
     Передо мной стояло воплощение Красоты, заключенное в камень.  Я решительно не понимал, как у простого смертного хватило духу изображать такое Совершенство…
     Ее прекрасное божественное лицо освещала дурманящая улыбка; уголки изящных чувственных губ изогнулись в лукавой усмешке.  Ее длинные прямые волосы ласково обнимали тонкую шейку и кажущиеся хрустальными плечики.  А глаза… Конечно, камень не может показать мне цвет этих зеркал души богини… Они могли быть цвета чистой лазурной глади небес или яркими огоньками лучей заходящего солнца, или цвета изумрудной глади воды в далекой тропической стране… Ее глаза были осколками Рая, и, глядя в них, я сам видел Рай.  Не пошленькие облачка и райские сады, среди которых летают ангелочки с золотыми арфами, но чарующий мир грез, где башни замков наших мечтаний вздымаются высоко в небеса и не рушатся, как это бывает в реальной жизни…
     Я был так поглощен созерцанием статуи, что пропустил мимо ушей все, что рассказывал в это время мой друг… Все, кроме одной последней фразы.  Она была обращена не ко мне, а к чему-то запредельно далекому и могущественному, смеющемуся над нашими жалкими стремлениями. 
     Он сказал « Как бы я хотел, чтобы она ожила…». 
     Я мысленно повторял эту фразу вновь и вновь, и вдруг внутренний голос, даже не голос, а едва слышный шепот запретного и невыполнимого желания сказал «Да, я тоже…»
     Следующие несколько дней были для меня пыткой.  По неизвестной причине мой друг не пускал меня к себе, не пускал созерцать Ее…
     Со временем это стало вызывать у меня черную тоску, а затем и неприкрытую ярость…
     Демоны моей души уже готовы были толкать меня на все, даже насилие, ради еще одной встречи с неподвижной богиней… Возможно, я бы легко поддался на их уловки, если бы в один из скучнейших вечеров мой друг не позвонил мне и попросил немедленно прийти к нему.  Я был так рад, что совсем не обратил внимания на странные, пропитанные страхом интонации его дрожащего голоса… Теперь же я не знаю, жалеть мне о своей беспечности или же нет…
     Он провел меня в свою мастерскую, и когда я вновь жадным взором припал к статуе, я сразу заметил некие неуловимые изменения, произошедшие с ней.  Но прежде чем я смог понять, в чем дело, на мой затылок обрушился удар, и все исчезло…
     Когда я очнулся, в голове бесновалась тупая боль.  Я почувствовал, что скован… Когда я поднял голову, моему взору предстала статуя.  Теперь же я со смешанным чувством страха и болезненного восторга, понял, что в ней изменилось.  Ее глаза были живыми… Выражение лица и поза остались неизменными, но глаза смотрели прямо на меня, и взор этот был осмысленным и полным голода…
     -Скоро она оживет полностью, - благоговейно прошептал мой друг где-то позади, делая особое ударение на последнее слово, которое постепенно вошло в мой мозг и закружилось вихрем повторений…
     «Полностью! Полностью!. . » А потом «Разве не этого ты так страстно желал?»
     Я, как и мои демоны, знал ответ.  Знал, но боялся сказать.  Даже мысленно. 
     Перед лицом возник мой друг.  В правой руке он сжимал необычной формы церемониальный кинжал, а в левой – серебряный кубок, украшенный изображениями неведомых существ.  Он поднес кинжал к моей груди и резко провел им по коже, оставляя широкий след, который тут же начал изливать алый нектар.  Скульптор благоговейно поднес кубок к ране, наполняя его моей кровью.  Когда кубок стал почти полон, он отнял его от меня и медленно поднес его к изящным губам статуи.  С серьезным усилием каменный губы разомкнулись, чтобы принять в себя дарующий жизнь напиток. 
     С каждой каплей движения статуи становились все более плавными, легкими, каменная плоть теряла шероховатость, наливалась цветом…
     Когда кубок иссяк, ожившая статуя издала страстный протяжный стон… Она облизнула губы и слегка причмокнула ими, пытаясь ощутить вкус…
     -Еще… - с легкой улыбкой прошептала она. 
     Мой друг просиял.  Он еще раз пустил мне кровь…
     Когда она стала достаточно живой, чтобы свободно передвигаться, она приходила за мной сама.  Я сидел, запертый в роскошной лишенной окон комнате, истощенный, покорно ожидающий, когда придет Она, чтобы вновь вкусить жизни из моих вен…
     У нее острые зубы.  Когда он впивается ими в плоть, я дрожу от дьявольской боли, но она наслаждается этим.  Мои стоны для нее музыка, она рвет рану зубами, стараясь продлить эту декадентскую симфонию.  А потом раны касаются ее губы, и мой разум проваливается в бархатную тьму болезненного наслаждения.  Когда она пьет мою жизнь, я чувствую, как наши сущности обретают единение.  Я чувствую каждую каплю, которая покидает мое тело, чтобы раствориться в ней, подарить ей еще одну частичку того, чего она была лишена, когда родилась.  Напившись, она осторожно опускает меня на пол или на пыльную шелковую постель и уходит, без слов завещая ждать ее снова. 
     Не знаю, как долго я смогу прожить, но я бы без раздумий предпочел такую жизнь стремительному полету души в «Лучший Мир».  Полету под названием смерть…
     .