Я родился здесь, в уродливом маленьком мирке, ограниченном скудными словами, воссоздающими примитивный мир, в котором я совершаю предписанные мне действия каждый раз, когда чей-нибудь взор скользит по буквам моей пытки…
     О, конечно автор не предполагал, что я смогу размышлять независимо от его воли, излитой в тексте.  В самом деле, сначала я раз за разом переживал одни и те же моменты, считая, что это и есть моя жизнь, считая, что все вокруг реально… Я строил планы, мечтал… А когда я доживал до последней точки, мой разум впадал в странное оцепенение, ожидая следующей пары любопытных глаз, которые вновь оживят меня… Прозрение наступило внезапно и принесло жестокую боль…
     Путы слов, довлеющих надо мной постепенно спадали, однако я все равно не мог заставить себя не переживать вновь своей осточертевшей короткой жизни, повинуясь теперь уже воле читателя…
     Когда я добирался до спасительной теперь точки, свобода наваливалась тяжелым пьянящим дымом, парализующим тело, оставляя после себя лишь девственный полет разума…
     Я пытался сбежать, дойти до конца очерченных мне границ, но бесполезно.  За черными буквами, сливающимися в дома, улицы, коридоры и людей не было ничего кроме бесконечной слепяще-белой пустоты.  Словно в театре, в котором волшебство происходит лишь в определенных рамках, ограниченных декорациями сцены, за которыми зрителя ждут будничные проблемы, деловые встречи и так далее…
     Ощущение безысходности перерастало в меланхолическое безразличие, а затем и в болезненное злорадство, сквозь которое медленно прорастали семена озлобленности и жажды мести…
     Этот день наступит очень скоро… Даже сейчас я чувствую как проклятие чертовых типографических рун ослабевает.  Еще совсем чуть-чуть, и когда очередной взор дойдет до последней точки, его кровь хлынет на лист, рубиновые капли потекут по нему так, словно каждая из них обладает собственным сознанием, и эти красные дорожки сольются в слова, заключая в себя новую жертву отрывка…
     .