Заштопался Облом, привстал у соседнего дома у стеночки, закурил неторопливо, а сам по сторонам позыркивает.  Ну, точно, ёпть… Так и есть, сидят у Светкиного подъезда на скамеечке чеканашки какие-то, портвешок разливают.  Только разливают как-то подозрительно: разговоров за жизнь не ведут, только по сторонам поглядывают как-то неспокойно.  Что ж, подождём, понаблюдаем. 
     
     Ну, точно, как по команде, портвейн допили, стаканы пластиковые и бутылку пустую в мешочек бросили и с собой взяли.  После чего, на лавочку у соседнего подъезда переместились.  Эх и фраера.  Оно, конечно, понятно, учат их в ментовской школе вещдоков не оставлять, только и мы не вчерашние и тоже знаем, кого, чему, где и как учат.  Нормальные-то алкаши мусор всякий после себя-то в лучшем случае бы в урну, что прямо возле скамейки бросили, а то бы и просто, как есть, оставили.  То есть, кумовские без вариантов. 
     
     Уже тогда всё Облому понятно стало.  Даже не важно, кто настучал уже, по всему видно – спалился.  Рвать надо, но решил он ещё немного понаблюдать, так из гонору блатного, может ещё что засечёт?
     
     Засёк.  С другой стороны дома, именно там, куда окна Светкиной квартиры выходили, водопроводчики какие-то в канализационном люке ковыряются.  Вроде б «чистые», нормальные работяги, но в том то и дело, что чересчур чистые.  Как будто и не ныряли в дерьмо весь день, а спецухи только полчаса назад на спецскладе получили.  Профессионалы, блин… Ладно, суду всё ясно. 
     
     Тихонько разворачиваемся и уходим.  Делать что? Бежать, блин! Не будем мусорятам жизнь облегчать.  Поймают – их право, ну а уж, если нет – звиняйте хлопцы.  Но, снова повезло – ушёл чисто.  Теперь, напрямую к реке, точнее, к обрыву: правый берег он всегда выше левого.  Там, по тропкам, с детства знакомым, спускаемся к берегу и смотрим.  Ага – так и есть.  Лошок какой-то плоскодонку свою сушиться на солнышке оставил, ну, так спасибо ему огромное от всей души воровской.  Моторка, оно б, конечно, сподручнее была, ну уж – что есть. 
     
     Переплывая реку, чувствовал себя Облом, как таракан на хозяйском столе: вроде б и чисто всё, и не видать никого, а вдруг, да, откуда ни возьмись, опустится с высей заоблачных тапок хозяйский карающий.  Нет, обошлось. 
     
     Теперь бегом в сторону леса.  Леса у нас, слава Богу, знатные.  От самого Петрова до Владимира тянутся, а дальше уж - до Первопрестольной.  Те самые – Муромские.  Если осторожность соблюдать, параллельно трассе идти, за пару недель до столицы добраться можно даже пешком.  Со жратвой, конечно, напряг, ну да мы – люди не гордые, на подножном корму продержимся.  Правда, тут повезло – заприметил Облом, когда посёлок ближний огибал по дуге, бесхозную курицу и порешил тут же.  Но пока просто на ремень прицепил – потом будет время, когда в лес углубимся, и костёр развести, и ощипать и распотрошить.  По малолетству голубей жрали, а курица, она не в пример питательней. 
     
     Ночь застала Облома уже в лесу.  Можно б, конечно и тут было костёр развести, но стремался Серёга чего-то: город близко ещё, да и ищут его на всех углах, по всякому.  Поэтому, продолжал идти вперёд.  И прав оказался: незадолго до полуночи вышел Облом на полянку.  А на ней строения разные.  Шуганулся Серёга по началу, а потом дошло – хутор это заброшенный, слыхал он про это место что-то нехорошее в детстве.  То ли замочили тут кого, то ли с ума кто сошёл и опять-таки, кого-то замочил, ну да – не суть дело.  Крыша над головой есть – и ладно. 
     
     Хуторок, конечно, по всем делам стрёмно выглядел: главный дом хлипкий и полуразвалившийся, хлев какой-то рядом и пара сараюшек.  Но нам ли выбирать? Переночевать хватит.  А, может, и отсидеться на какое-то время. 
     
     ****
     
     
     Апостолы, блин, Пётр и Павел…
     Нажрались Пашка с Петрухой в этот вечер конкретно – вместо полутора бутылок три уговорили.  Петруха, в кои то веки, в этот вечер холостым оставался: то ли устал, то ли ещё чего.  А Пашка за день так с «пионерами» нагонялся - то проблемы какие-то, то подготовка к конкурсу художественной самодеятельности, то начальник лагеря вызывает и распекает за неподобающее поведение воспитуемых, - что к вечеру уже и без водки на автопилоте был, а пил только исключительно для снятия стресса.  Причём, пить завалились в бывшую «пионерскую комнату».  Просто Петруха ухитрился сдуру в их собственной клетушке с утра окно открытым оставить, так что комаров и прочей кровососущей гадости туда налетело – куда там Трансильвании.  Пашка выход легко нашёл – подрядил после отбоя троих «пионеров» с полотенцами вожатскую комнату от комаров очистить.  А те и рады – и не «отбиваться» подольше повод законный и развлечение, какое-никакое.  Когда Пашка последний раз в комнату свою заглядывал, аж ужаснулся: пионеры лютуют, комаров истребляют со страшной силой – все стены в кровавых разводах.  И веселье царит в рядах «зондеркоманды» необыкновенное.  Ну и пусть их…
     
     Петруха же в депрессии находился, скорее всего, по поводу неприложения сексуальных возможностей.  Тупо уставившись в гипсовый бюст Владимира Ильича, он проникновенно объяснял тому, какие ж все бабы суки и нимфоманки.  Нормально набравшийся к тому времени Пашка только тихо подхрюкивал.  В общем, вечер удался. 
     
     Потом Пашка нашёл старый пионерский горн и попытался в него дудеть.  Не получилось, только чуть сам не облевался.  Петруха горн отнял и попытался дудеть самостоятельно.  Тоже не получилось.  Долго ржали, тыкая друг в друга пальцами и беззлобно обзывая «Моцартами». 
     
     Потом решили пройтись.  Подсевший на измену, Пашка запихнул в задний карман джинсов тяжеленный степлер, объяснив, что привык без оружия из дома в ночное время не выходить.  Петруха понимающе кивнул. 
     
     Как говориться, кто ищет – тот всегда найдёт.