Ветер…
     Взвихрился – и упал, рассыпавшись солнечными бликами по антрациту асфальта.  Но нет, он уже не ветер.  Он обладает телом.  И под ним вовсе не асфальт, а нечто куда более мягкое и ограниченное в пространстве. 
     Кровать щелкнула, потом запела, и дрожание пружин колыхнуло натянутый до предела нерв. 
     Комната? Куйун огляделся и поспешно зарылся лицом в подушку.  Да, вроде бы, комната.  Незнакомая – факт.  Но обманчивый мир, в котором ему не посчастливилось очутиться, очень скоро заставит нахлынувшие ощущения измениться.  Незнакомое станет обыденным, былое – грядущим, а пустое – наполненным содержанием. 
     Будь эта подушка настоящей, она не была бы такой обманчиво мягкой.  Будь она настоящей, я бы давно задохнулся, если бы пролежал так же долго лицом вниз, как делаю это сейчас. 
     Он устал убегать.  Забыться сном – вот все, чего он хотел.  Но его мучила жажда.  И отчего-то он был убежден: стоит поднять лицо от подушки – сознательно-мягкой, навязчиво-нежной и наверняка обладающей собственной волей – и на прикроватном столике обнаружится стакан воды.  Один-единственный стакан.  Он выпьет воду до дна, которого нет и не будет, – и снова поставит стакан на место.  Рядом с бессчетным множеством остальных точно таких же стаканчиков, пустых, с поблескивающими капельками влаги на стенках, и, одновременно, - наполненных до краев.  Их нет, но они есть. 
     Дно с этой стороны реальности – это поверхность с той стороны.  Диву даешься, откуда приходят в голову подобные мысли, но они откуда-то все-таки берутся.  А значит, диво поселилось куда ближе, чем думалось…
     Куйун приподнял лицо от голубовато-зеленого рисунка мягкого ситца, обтягивающего нечто, заставляющее принимать себя за подушку, ухватил стакан и осушил его.  Дно показалось куда ближе и шире, чем на самом деле, и в нем отразилась сморщенная ужасом человеческая физиономия.  Обладатель этой физиономии отлично знал, что он сделает дальше: поставит стакан, упадет на подушку и уснет.  Так уже было.  Так еще будет. 
     
     
     * * *
     
     
     Этим утром Куйун проснулся человеком.  Открывая глаза, он уже знал, что в следующее мгновение зажмурится от яркого солнечного пятна, разгуливающего по лицу.  И привычно закрыл глаза, повинуясь нелепой обязанности, но на этот раз непременно-существующие по утрам лучи его не коснулись.  Ошарашенный внезапностью, он вскочил на колени и осторожно, украдкой, приподнял ослепительно-белую занавеску.  Его рука вздрогнула чуть раньше, чем глаза встретили за окном беспросветный мрак. 
     Куйун невольно отпрянул.  То, что он только что увидел, могло означать лишь одно…
     - Оно вернулось. . .  Оно снова затеяло игру… Со мной… – чуть слышно сказал он себе в надежде, что звук собственного голоса придаст ему уверенности, но прежде чем он успел осознать весь ужас своей догадки, иссиня-черные хлопья ненастоящего неба, облепившие окно с той стороны, стянулись друг к другу – ближе, ближе, в тугой клубок враждебного пространства – и разразились смеющимся шепотом. 
      В догонялки? – насмехалось то, чему нет названия.  – Или в прятки?
     Куйун похолодел, но заставил себя остаться на прежнем месте.  Он знал правила игры.  Как знал их и каждый из сотен тысяч его двойников, тех, что каждую ночь без сил падали на кровать, устланную голубовато-зеленым ситцем, достраивая до бесконечности вереницу стаканов на прикроватном столике.  И еще – он прекрасно знал лишь том, что стоит только отказаться от игры, и ему никогда уже не доведется проснуться в очередной раз…
     Куйун отодвинулся от окна, изнывая от желания как можно скорее укрыться с головой под ненастоящим одеялом.  Враждебная комната враждебного дома подернулась призрачным туманом.  Стены качнулись и поплыли, то ныряя в окоемы липкого неприятия, то взмывая вверх и почти касаясь Куйуна – человека, запертого внутри себя, сознания, стремящегося внутрь, полунастоящего, полусуществующего, невероятного.  Дом не любил своего пленника, но и прогнать его, к своему великому сожалению, не мог.  Потому что Куйун сам построил этот дом.  Вот только не успел подобрать ключи ко входной двери, запертой кем-то снаружи…
     Выбирай скорее! – шепнула Запирающая.  – В какую игру будем играть? Мне скучно.  Не люблю долго ждать. 
     - Только не догонялки, бога ради… - прохрипел Куйун, вытирая о джинсы вспотевшие ладони, и с ужасом вспоминая прошедший день.  – Больше я этого не вынесу…
     Хорошо, - ответили беспросветные сумерки за почти настоящим окном.  Они как будто бы даже обрадовались, и Куйун уловил в нереальном голосе Запирающей совсем настоящее удовлетворение. 
     Считаю до пяти! – улыбнулся голос, и входная дверь немедленно распахнулась. 
     Куйун обернулся на стук открывшейся двери и содрогнулся, замечая, как фальшивая позолота дверной ручки растворилась внутри каменной стены.  Ручка больше не существовала.  Она стала камнем. 
     Голос надолго затих, хлопнула от сквозняка форточка.  Человек, неожиданно отпущенный на свободу, которой у него на самом-то деле никогда не было, нет и не будет, опустил голову в колени и обхватил себя руками.  Это не помогло унять дрожь, но заставило сконцентрироваться на поиске решения. 
     Ему нужно придумать, куда бы спрятаться.  Так, чтобы его никогда больше не нашли.  Задачка – будто пропасть меж двух скал.  Придумаешь, как перебраться на ту сторону, – и далекое каменистое дно ущелья останется по-прежнему далеким. 
     Раз! – зазвенело в ушах.  Отсчет секунд начался. 
     Прыгнуть не удастся.  Расстояние до скалы слишком велико.  Выстроить мост?. .  Нет, слишком мало времени.