За это время он успел перегрызть верёвки на руках и освободился.  Жажда снова вернулась.  А он был в самом сердце могучей пустыни. 
      Мужчина прилёг.  Светлая луна вышла из-за серых дюн и серебрила песок на их гребнях. 
      Какое-то маленькое животное, крадучись и принюхиваясь, бродило поблизости.  Караванщик поднял голову – с расстояния десяти метров на него глядела миниатюрная пустынная лиса – фенек.  Он не шевелился. 
      «Вот бы её поймать, - вздохнул про себя мужчина.  – Тогда бы голод и жажда на время отступили». 
      Лиса величиной с кошку глядела на него трогательными чёрными глазами-бусинками.  У неё были огромные, с полголовы, чуткие уши и рыжевато-кремовая шерсть. 
      Резко вскочив, караванщик погнался за лисичкой.  Куда ему.  Она проворно отбежала прочь, а потом оглянулась, словно посмеиваясь над ним.  Он снова побежал к ней.  Тогда фенек длинными прыжками преодолел ребристый гребень дюны и исчез за ней.  Когда туда взобрался караванщик, лисы нигде не было.  Где-то поблизости она закопалась в песок, но ночью он не смог бы разглядеть это место.  А следов животное почти не оставляло. 
      Оставив бесплодные попытки поймать лису, мужчина лёг на песок и вскоре забылся сном.  Он знал, что умрёт.  Но это будет не сегодня, и не завтра.  Ему стало интересно, сколько он протянет в глубине пустыни без воды и еды.  Как можно дольше. 
      На следующий день дорогу мужчине перешёл огромный скорпион, угольно-чёрный, с зазубренным жалом на конце извивающегося хвоста.  Существо было размером с его руку. 
      Стоило схватить его за хвост, и мучения прекратились бы.  Но надежда любит возвращаться к человеку, которого неблагодарно покинула.  К тому же караванщик вспомнил, что обещал себе прожить подольше. 
      В эту ночь он уже не спал.  Невыносимая жажда жгла его горло.  Каждый вдох пустынного горячего воздуха опалял его лёгкие и терзал жаркой болью.  Лишь ночной холод принёс некоторое облегчение.  По его смутным подсчётам, до ближайшего западного края пустыни было три недели пути на верблюдах.  Это полтора месяца пешком.  Непосильная задача. 
      Весь следующий день он плёлся на запад, то поднимаясь на вершины песчаных гор, то спускаясь в глубокие долины, полные зыбучих песков.  Ему чудом посчастливилось выбраться из одной такой ловушки, затягивающей в себя человека быстрее северных болот. 
     На склоне одной из многотысячной армии дюн этой бесконечной пустыни он увидел высокий кактус-цереус.  Здесь даже эти стойкие растения были редкостью.  Осчастливленный неожиданной находкой, мужчина подобрался к кактусу.  Влажная тёрпкая мякоть цереуса всегда радовала его во время долгих походов.  Но в те дни у него был с собой нож. 
      Он бил растение кулаками, исцарапав кожу.  Потом непослушными пальцами очистил от колючек небольшую поверхность и впился в неё зубами.  Из оцарапанной шеи сочилась кровь.  Но караванщик так и не смог добраться до сочной сердцевины.  В неистовстве он заколотил по цереусу ногами в кожаных сапогах, но растение даже не шевельнулось.  Он ещё немного поковырял ногтями жёсткую плоть кактуса, но это ничего не дало.  Мужчина развернулся и ушёл.  Цереус отстоял свою воду. 
      Пересохший язык распух и не шевелился.  Перед глазами плясали чёрные мушки.  Дыхание его стало жарким, как сам здешний раскалённый воздух. 
      Через город, в котором он жил, протекала река, разделяя кварталы на две части – ремесленный и торговый районы.  Караванщик вспоминал, как в детстве с друзьями, такими же бродягами, как и он, частенько играл на её берегу.  Помниться, они лепили из песка замки, рыли каналы и играли в царей, за какие-то действия по придуманным правилам отхватывая друг у друга кусок земли, то есть песчаного берега. 
      Почти круглый год река была мутной и заболоченной, но весной разливалась чистой серебряной лентой.  И в ней можно было даже купаться.  Течение делало на дне маленькие бороздки, так похожие на поверхность бесконечных пустынных дюн.  Ах, если бы и здесь над песчаными рытвинами струилась свежая холодная вода.  Но это были лишь дюны и сухой раскалённый песок. 
      Он шёл, лишь бы идти.  Остановись он хоть на миг и присядь, больше ему уже не подняться. 
      Понемногу он начинал видеть то, что поднимал в своей измученной памяти.  А потом шёл к окаймлённой зелёными деревьями прохладной речной излучине, а она отступала назад.  И он всё никак не мог её настигнуть.  Мужчина пробовал даже бежать, но тогда вода уходила от него ещё быстрее. 
      И тут сквозь реку его детства, впереди, окружённое невысокими дюнами, проступило иное видение – купы пальм, росшие из травяного ковра, посреди которого блестело озёрко.