Не пожелаю зла
Рассказы - Прочие
И сама пошла. И подумала: «А здесь наоборот -- зла не сделала бы, но и добра не пожелаю» .
Однажды меня переехал трамвай. Потом уже я писала водителю на запотевшем стекле «Меня только что переехал трамвай», подражая уже известному тогда роману Булгакова. Правда, водитель не был виноват. Правда, он и не пугался. И умер совершенно случайно. Напился и свалился в канализационный люк.
А сейчас мне безумно жаль такой красивой жизни, любимых людей, которых стало вдруг неожиданно много, как бы компенсируя все прошложизненные неудачи. В этот раз я оставляю очень много. И оттого уйти будет очень сложно.
У меня большая квартира в центре, множество друзей и хорошая работа. Никогда у меня не было всего этого сразу.
III
Хоронили меня быстро, поздно и как-то скомкано. Из друзей пришло только пять человек, остальные кто как мог откололся. Я постояла над могилой, закиданной наспех землей, размываемой мерзким моросящим ледяным дождиком, превратившим ровный холмик в кучу грязи, посмотрела на родителей, стоящих у изголовья. Когда-то в прошлой жизни я тоже так стояла – у меня погиб муж. И по моему лицу точно так же стекали слезы. Когда умер мой сын, я даже не смогла похоронить его – была война. Я даже не знаю, где его могила. Так что своих сегодняшних родителей я прекрасно понимаю. Они еще не помнят, что мы встретимся.
Мир остался неизменным после моей смерти. Он всегда остается неизменным. Это я изменила. Я теперь даже не выгляжу. Так, очертания, форма, намеки на образ. Что-то усредненное, определяемое как «девушка», вернее, женский образ. Белое, мутное, полупрозрачное. Невесомое. Туман. Облачко. Мерзость…Какие у меня теперь-всегда пальцы? Какая форма ногтей? Я же себя даже не вижу. А ощущения те же. Только продувает насквозь.
Я прошлась по всем своим друзьям, кто не пришел на похороны. И не увидела ни одного расстроенного лица. Нет, кто-то плакал, но, скорее под впечатлением просто внезапной смерти, чем потере близкого человека. Кто-то смеялся, но скорее для поднятия настроения окружающим. Кто-то грустил, напуганный неожиданной кончиной. А Вадик сидел на балконе.
Я встала за плечом, легонько оперлась на него рукой и тут он покачнулся. И едва не упал. Он сидел ногами наружу и смотрел на ветер.
-- Вадичка…Вадя…-- кончиками пальцев я пригладила взъерошенную маковку, которую то и дело лохматил ветер. Вадя дернулся, махнул головой, покачнулся на краю и вбросил себя внутрь.
-- Вот же ж! Напиться, что ли? Макс! – закричал он в трубку, -- Макс, ты мне нужен. Да, спасибо, давай ко мне. Нет, давай лучше в пивбар. Не могу я…
А я стояла за плечами, гладила родные вихры и думала, что все перемелется у него. Потоскует и забудет. Останется смутным воспоминанием, роковым стечением обстоятельств, горем пережитым, отголоском беды и тревоги. А я сама забудусь.
В пивбаре они пили долго. Вадя плакался, делал тоскливые глаза, и я прямо видела, как отступает в облаке алкогольных паров его боль. Отходит, спиной вперед, улыбаясь, махая рукавом, ощущение смерти. Расслабляются руки, нервно сжатые, напряженные ноющие скулы за ночь отойдут, морщинка меж густых бровей разгладится через неделю. И память сотрется. Я знаю, так всегда бывает.
Я шла по улице, останавливаясь под каждым фонарем. Со мной шел дождь, надоедливо морося себе под ноги. Если встать под фонарь и смотреть наверх, чуть мимо лампы фонаря, то… очень красиво. Было. Почему-то сейчас мне не красиво, и под каждым фонарем я тщетно вглядываюсь в летящие легкие капли. Где прежнее ощущение полета? Где эта легкость? Неужели отпала с тяжестью тела? Или она мне уже не нужна?
Дохожу до дома. Хочется зайти в свою квартиру, посмотреть напоследок, как там без меня. Как привет из далекого детства – вернуться из летнего лагеря и бродить по комнатам, удивляясь, как это всего за месяц родная и знакомая с детства обстановка стала несколько непривычной, как будто некий ракурс сместился и все предстало в новом свете. Вроде все на своих местах и в то же время все будто из сна, такое, нереальное.
Поднялась на третий этаж, скользнула в дверь – мне не нужны ключи, достаточно потянуться и я уже там.
И тут же поняла, что мне здесь не рады.
Однажды меня переехал трамвай. Потом уже я писала водителю на запотевшем стекле «Меня только что переехал трамвай», подражая уже известному тогда роману Булгакова. Правда, водитель не был виноват. Правда, он и не пугался. И умер совершенно случайно. Напился и свалился в канализационный люк.
А сейчас мне безумно жаль такой красивой жизни, любимых людей, которых стало вдруг неожиданно много, как бы компенсируя все прошложизненные неудачи. В этот раз я оставляю очень много. И оттого уйти будет очень сложно.
У меня большая квартира в центре, множество друзей и хорошая работа. Никогда у меня не было всего этого сразу.
III
Хоронили меня быстро, поздно и как-то скомкано. Из друзей пришло только пять человек, остальные кто как мог откололся. Я постояла над могилой, закиданной наспех землей, размываемой мерзким моросящим ледяным дождиком, превратившим ровный холмик в кучу грязи, посмотрела на родителей, стоящих у изголовья. Когда-то в прошлой жизни я тоже так стояла – у меня погиб муж. И по моему лицу точно так же стекали слезы. Когда умер мой сын, я даже не смогла похоронить его – была война. Я даже не знаю, где его могила. Так что своих сегодняшних родителей я прекрасно понимаю. Они еще не помнят, что мы встретимся.
Мир остался неизменным после моей смерти. Он всегда остается неизменным. Это я изменила. Я теперь даже не выгляжу. Так, очертания, форма, намеки на образ. Что-то усредненное, определяемое как «девушка», вернее, женский образ. Белое, мутное, полупрозрачное. Невесомое. Туман. Облачко. Мерзость…Какие у меня теперь-всегда пальцы? Какая форма ногтей? Я же себя даже не вижу. А ощущения те же. Только продувает насквозь.
Я прошлась по всем своим друзьям, кто не пришел на похороны. И не увидела ни одного расстроенного лица. Нет, кто-то плакал, но, скорее под впечатлением просто внезапной смерти, чем потере близкого человека. Кто-то смеялся, но скорее для поднятия настроения окружающим. Кто-то грустил, напуганный неожиданной кончиной. А Вадик сидел на балконе.
Я встала за плечом, легонько оперлась на него рукой и тут он покачнулся. И едва не упал. Он сидел ногами наружу и смотрел на ветер.
-- Вадичка…Вадя…-- кончиками пальцев я пригладила взъерошенную маковку, которую то и дело лохматил ветер. Вадя дернулся, махнул головой, покачнулся на краю и вбросил себя внутрь.
-- Вот же ж! Напиться, что ли? Макс! – закричал он в трубку, -- Макс, ты мне нужен. Да, спасибо, давай ко мне. Нет, давай лучше в пивбар. Не могу я…
А я стояла за плечами, гладила родные вихры и думала, что все перемелется у него. Потоскует и забудет. Останется смутным воспоминанием, роковым стечением обстоятельств, горем пережитым, отголоском беды и тревоги. А я сама забудусь.
В пивбаре они пили долго. Вадя плакался, делал тоскливые глаза, и я прямо видела, как отступает в облаке алкогольных паров его боль. Отходит, спиной вперед, улыбаясь, махая рукавом, ощущение смерти. Расслабляются руки, нервно сжатые, напряженные ноющие скулы за ночь отойдут, морщинка меж густых бровей разгладится через неделю. И память сотрется. Я знаю, так всегда бывает.
Я шла по улице, останавливаясь под каждым фонарем. Со мной шел дождь, надоедливо морося себе под ноги. Если встать под фонарь и смотреть наверх, чуть мимо лампы фонаря, то… очень красиво. Было. Почему-то сейчас мне не красиво, и под каждым фонарем я тщетно вглядываюсь в летящие легкие капли. Где прежнее ощущение полета? Где эта легкость? Неужели отпала с тяжестью тела? Или она мне уже не нужна?
Дохожу до дома. Хочется зайти в свою квартиру, посмотреть напоследок, как там без меня. Как привет из далекого детства – вернуться из летнего лагеря и бродить по комнатам, удивляясь, как это всего за месяц родная и знакомая с детства обстановка стала несколько непривычной, как будто некий ракурс сместился и все предстало в новом свете. Вроде все на своих местах и в то же время все будто из сна, такое, нереальное.
Поднялась на третий этаж, скользнула в дверь – мне не нужны ключи, достаточно потянуться и я уже там.
И тут же поняла, что мне здесь не рады.
28.01.2009
Количество читателей: 26472