Подобная перспектива толстого священника вовсе не привлекала.  У него были прекрасные планы на сегодня - добродушные монахи из близлежащего монастыря обещали привезти новую девочку, красивую и чистую, как тюльпан.  Такие всегда ему нравились - их платьица, ленточки, испуганные круглые лица. . .  а вместо этого свалилась проблема - колдун, будь он трижды неладен. 
      Всадники остановились перед домом.  Крестьяне торопливо разбежались в стороны и принялись кланяться - один ниже другого.  Барон мрачно смотрел вокруг, он ненавидел этот сброд, но был вынужден его защищать даже от каких-то жалких стариков.  И делать это с благородством и достоинством.  Тяжело вздохнув, он резко вскинул вверх руку, словно призывая к вниманию и молчанию, хотя все вокруг и так пялились на него, не решаясь произнести ни слова. 
      Ну вот, подумал Проклятый, сейчас начнется.  Игра в заботливого правителя.  Люди ждут кровавого спектакля? Что ж, будет им кровавый спектакль, только совсем не тот, что планировался. 
      Барон наконец опустил руку и заговорил - рычащим, раскатистым басом:
      - Мне сказали, что жена Мышелова указала колдуна! Где она?!
      Сухая, растрепанная женщина вышла из толпы и, подбежав суетливыми шажочками к барону, низко поклонилась. 
      - Мой повелитель, я уверена, что. . . 
      Пора, решил Проклятый.  Настал самый подходящий момент для того, чтобы принять участие в представлении.  Он метнулся с крыши вниз и оказался в бароне.  Завладел его телом, отогнав прежнего хозяина в самые глубокие подвалы сознания.  Это было одним из его любимых развлечений, в прежние времена он натворил немало веселого, вселяясь в самых разных людей.  И каждый раз первым ощущением была беспомощность.  Беспомощность души, запертой в тесных оковах быстро дряхлеющей плоти, неспособной ни на что, кроме банальных, слишком медленных и неуклюжих движений.  Люди всегда удивляли Проклятого своей способностью жить в таком состоянии и быть благодарными за подобное издевательство. 
      Пока он осваивал оболочку барона и мысленно успокаивал лошадь, которая, единственная из всех присутствующих, почуяла перемену в хозяине, женщина продолжала говорить без умолку - и в тот момент, когда Проклятый был готов начать ее слушать, она выпалила:
      - Клянусь вам памятью своего покойного мужа, это те двое стариков наслали на нас беса, чтобы отомстить! - и замолчала, подобострастно глядя в лицо своего господина.  Проклятый усмехнулся губами барона и сказал его голосом - ровно, громко и отчетливо, так, чтобы все собравшиеся услышали:
      - Твой муж сейчас горит в аду.  И я надеюсь, это прекратится нескоро. 
      И он нагнулся к женщине, скалясь в улыбке - и позволил на мгновение проступить своему истинному лицу.  Вдова охнула, ноги у нее подкосились.  Повалившись в грязь, она словно раненый зверь принялась отползать от возвышающегося над ней барона, бормоча трясущимися губами:
      - Это он, он убил его! Он убил Гарри!
      В толпе услышали.  Кто-то присвистнул, люди подались в стороны.  Проклятый спрыгнул с лошади, и бедное животное тут же потрусило прочь.  Но до лошади никому не было дела.  Проклятый медленно подошел к скорчившейся на земле женщине.  Она лежала, обхватив руками голову, и уже не пыталась ползти.  Жизни больше не осталось в этом теле - только холодный ужас. 
      - Это утро ничему не научило тебя.  Очень жаль, я ведь оказал тебе доверие, но ты его не оправдала.  Никогда не знаешь, где на самом деле сильнейший, так ведь? - прошептал Проклятый, а потом с силой наступил тяжелым сапогом ей на шею.  Внизу мокро хрустнуло, и вдова отправилась на бесконечное свидание со своим ненаглядным муженьком. 
      Повисла тяжелая тишина.  Ни крестьяне, ни солдаты не понимали, что происходит.  На заплывшей жиром физиономии капеллана висела кривая усмешка.  Ему нравилось. 
      Проклятый обвел их всех взглядом и сказал:
      - Она была права.  Это я убил ее мужа.  Просто потому, что мне так захотелось.  А вы, никчемное дурачье, побежали топорами безобидного старика рубить.  Всех перевешаю! Колдун - это я! Слышите, я! И прямо сейчас я собираюсь убить еще кое-кого. . .  - он на мгновение замолчал, а потом ткнул пальцем в капеллана.  - Тебя, толстый развратник!
      Улыбка сразу исчезла.  Священник побледнел, шумно вдохнул, будто ему не хватало воздуха, и просипел:
      - Меня?
      - Именно тебя! Ты поехал сюда, чтобы от имени Святой Церкви сражаться с колдуном.  Вот он, колдун, перед тобой! Давай, сражайся!
      - Но, господин барон, я нне. . . 
      - Ты, наверное, хочешь сказать, что не можешь бороться со мной, потому что из-за своей небольшой тайной слабости утратил кое-что важное?
      - Господин барон, прошу. . . 
      - Твой живот пугает меня! Ты их ешь?! Ты их ешь, мразь?!
      - Нет, Боже мой. . . 
      - Заткнись! Покажи-ка нам твой жир! А мы посмотрим, сколько жира может уместиться в одном человеке!
      Как только прозвучали эти слова, лошадь под священником испуганно заржала и, встав на дыбы, рванулась в сторону.  Капеллан не удержался в седле и огромным мешком рухнул на дорогу.  Тяжело кряхтя, он принялся было подниматься, но вдруг застонал и повалился обратно.  По его телу пробежали судороги, оно затряслось, словно гигантский студень.  Раздался пронзительный визг, потом священника стошнило.