Это была маленькая лодочка, с розовыми бортиками и слегка беловатой серединой.  Лепесток розы. 
     Багровые сумерки. 
     Я достал сигарету и закурил. 
     Шипы мягких, ласковых роз. 
     И ее улыбка. 
     Я растоптал ботинком розовый обрывок.  Растер его по дощатому полу. 
     
     Вместе с уличным гулом, вместе со смертью я вошел в дом.  Не глядя на причитающего почтальона я прошел через гостиную и оказался, по-видимому в спальне.  Шкаф, двуспальная, широкая кровать; тумбочка, суетящиеся эксперты; белый, меловой силуэт; лепестки роз, мертвое, женское тело.  Застывшие глаза, скулы, губы.  Скульптура красоты и совершенства.  На теле остатки черного шелкового пеньюара, искромсанного скомканного.  На теле запекшаяся кровь. 
     Шипы цветов впились глубоко в ладони…
     На полу отпечатки красных подошв. 
     Убийца…
     С тумбочки на меня глядела фотография симпатичного темноволосого парня, с детской, простодушной улыбкой. 
     Но ведь убийца не мог так наследить…
     На парне были светло серая куртка и черные брюки.  Следы и капли крови вели к двери с выходом во двор. 
     Убийца не мог так наследить…
     В гостиной продолжался допрос почтальона. 
     Но выходит, он был не первым, кто увидел здесь смерть. 
     Я нагнулся над телом женщины, нежно провел по ее мягким, нежным волосам. 
     
     
     6. 
     Со вчерашнего дня музыка , звучащая в моем магазине незаметно изменилась.  В нее добавились шипящие трески помех, впрочем, малозаметные на слух, но, это что-то вроде моего небольшого эксперимента. 
     Покупатели, казалось не замечали небольшого диссонанса в вальсе нот, в щебетании скрипок и дрожании струн.  Все как всегда, все как обычно…
     Люди, каждый день вокруг меня много людей, и, тем не менее я самый одинокий человек на земле.  Я улыбаюсь своим клиентам, общаюсь с ними, оставаясь беспомощным в этом людском море. 
     Колокольчик над дверью магазина возвестил о прибытии очередного клиента.  Это был местный почтальон.  Молодой парень, почти юноша.  Он занес мне свежую газету. 
      Его глаза были красными с выступившими красными венами на белках глаз.  Его движения были какими то грубыми, рваными, нервными. 
     Он просто положил газету на прилавок, едва кивнул головой и вышел.  Совсем не похоже на болтливого, уверенного в себе парня, каким тот и являлся.  Но на меня это немного таинственное обстоятельство не произвело почти никакого впечатления.  Мои мысли целиком были заняты моими любимыми математическими формулами в обнимку с хвостатыми нотами.  И ожиданием, ожиданием. 
     Первая страница нашей местной газеты была посвящена странному убийству молодой девушки.  Общество было обеспокоено, ведь это уже третье убийство подобного рода за пару месяцев.  О самих обстоятельствах дело было мало что сказано.  Упоминалось так же что на расследование брошено все отделение местного сыскного отдела и, если понадобиться, будут вызваны специалисты из Столицы. 
     Это дело, в нашем городке, который не богат на какие бы то ни было события, где почти все друг-друга знают, не сходит с первых полос газет и с уст населения.  Три смерти трех женщин, с темными волосами, с большими, голубыми глазами, полненькими сладострастными губами.  Все как одна.  Красивые трупы, усыпанные лепестками роз.  Ни чего общего кроме внешности между ними нет.  Ничего, никого. 
     Немного поразмыслив над первым заголовком я перевернул страницу. 
     Ого, да это ж целая криминальная хроника.  В статье на второй странице говорилось о самоубийстве двух человек.  Один распахнул наружу свои вены в собственной ванне, второй повесился на кожаном ремне.  Ни прощальных записок, ни причин, ничего…
     Эта новость заинтересовала меня больше чем первая, Мои губы расползлись в довольной улыбке. 
     
     7. 
     Когда он решил посвятить себя Богу?
     Он зажег свечку и поставил перед иконой. 
     Возможно еще в самом юном возрасте? Когда он дивился библейским чудесам, возможностям Иисуса, силе Бога? И сам мечтал быть проповедником для миллионов. 
     Пламя жгло тонкий фитиль, рождало густые, вязкие комья воска. 
     Или еще раньше, когда он впервые узнал что кроме веселой безмятежности, солнца и неба, беганья на улице, игр, есть нечто другое, страшное темное, пустое…Смерть…
     А родители его успокоили, сказав, что это лишь переход в лучший мир, в сады Эдема.  Главное верить в Бога и уповать на его милость.  И сразу стало как-то спокойней, появилась цель жить, ради того чтобы сладко умереть.  А с годами эта хрупкая детская вера, когда веришь, в бога, лишь тогда, как случается что-то плохое, и обращаешься к нему, молишь чтоб все наладилось, переросла в серьезный фанатизм, в своего рода жизнь?
     Странная нелепая смерть, свидетелем которой он стал, не выходила у него из головы. 
     Он не знал этого человека, но он был в последнею минуту с ним.  Обнимал его холодеющее тело. 
     Имя, произнесенное слабыми губами мертвеца, такое прекрасное, звучное…Кого он любил, кого хотел увидеть перед тем как отдать душу Богу? За кого он умер?
     Брови священника сошлись вместе. 
     Расплавленный воск капал на металлический подсвечник.  И мысли, проносившиеся в голове делались твердыми, невыносимо тяжелыми, обременительными. 
     Пламя отбрасывало тени на нахмуренное, сосредоточенное лицо священника. 
     
     8. 
     Салон машины был наполнен нежным ароматом цветов.