Пришлось вмешаться сотрудникам кинотеатра.  Один из них повторил просьбу зрителей (разумеется, в вежливых выражениях) и добавил:
     - Иначе мы вынуждены будем прервать показ. 
     Возмущенные голоса возобновились с большей силой (мне показалось, что фигура даже не шевельнулась в ответ. )
     - Я прошу вас, займите свое место, – повторил служащий, светя в направлении фигуры фонариком.  Реакции не последовало, он сделал какой-то специальный взмах фонариком, сигналя своим коллегам, и в зале зажегся свет.  Он ударил в глаза, заставив зажмуриться, а экран погас.  Все посмотрели в сторону фигуры.  Ею оказалась та самая монахиня, с которой мы пересеклись взглядами в холле.  И сейчас она смотрела на меня, стоя спиной к экрану.  На лице читалось умиротворение, и она словно пыталась передать его мне.  Прижимая к груди, сжатый в руке огромный деревянный крест, женщина все так же неподвижно стояла, устремив на меня пронзительный взгляд.  По телу прошелся холодный импульс, когда я подумал о том, что все это время, даже в темноте, она сверлила меня своими преданными Богу глазами.  Люди, проследившие за ее взглядом, стали поглядывать в мою сторону, а потом и вовсе все внимание было приковано ко мне.  Даже сотрудники кинотеатра не вмешивались, с интересом следя за происходящим.  Все искали в моем лице ответ на вопрос, который формулировался не иначе как « Что происходит?». 
      Я бы и рад был удовлетворить их любопытство, но сам мало что соображал в эти секунды.  Я чувствовал себя как стоящий у доски ученик, который не выучил урок и не понимающий, что от него хотят. 
      Я то прятал взгляд, то наоборот перебирал им окружающих, то смотрел на монахиню, пытаясь ответить на ее молчаливый вызов, а она все смотрела.  НЕТ! Просто пялилась на меня, вцепившись в висящий на шее крест.  И снова я услышал полный недовольства ропот, теперь направленный не только к ней, но и в мою сторону.  Наблюдая за происходящим, люди, очевидно, установили некую связь между нами, долю моего соучастия.  Любопытные взгляды сменились осуждающими и мне осталось лишь пожать плечами, тем самым давая понять, что я не больше них осведомлен в причине ее поведения.  Опомнившись, служащий кинотеатра (тот, который светил фонариком) еще раз повторил просьбу, но уже в более жесткой форме:
     - Мы выведем вас из зала, если вы сейчас же не займете свое место. 
      Наверно про себя он уже отнес ее к категории слабоумных. 
      Она будто бы и не слышала его слова, замерев, словно символ святости в не совсем подходящем месте, смотря на меня подобно иконе великомученицы. 
     - Вы не объясните нам в чем дело? – Теперь этот человек обращался уже ко мне. 
     Я вновь пожал плечами и отрицательно покачал головой, в защиту своей полной непричастности.  Но я врал.  Не только им, но и самому себе.  Я просто не хотел принимать тот факт, появившийся на свет еще тогда, когда я проснулся с жуткой болью во всем теле, тогда, когда я плакал кровавыми черными слезами перед зеркалом, тогда, когда нечто затащило меня в «Обитель мертвых».  Но я привык вытеснять из своего сознания все то, что посчитаю неприемлемым для себя, или то, с чем я не в силах справиться, то, что может серьезно нарушить ход моей предсказуемой жизни.  Я чувствовал, что моя сущность раскололась на две вражеские стороны, как будто у меня в голове началась гражданская война.  Пока я мог сопротивляться, оставаясь в мире со своим подсознанием, но понимал, что это ненадолго. 
     Служащий был весьма озадачен и не знал, как поступить, ведь перед ним стояла не молодая женщина, тем более монахиня.  Но она вдруг сама буквально сорвалась с места и кинув на меня прощальный взгляд, выбежала из зала. 
      В принципе инцидент был исчерпан, но в помещении на несколько секунд воцарилась гнетущая тишина.  Ее прервал голос мальчонки-подростка, сидевшего через ряд от меня:
     - Я платил деньги не за эту хрень! – Хор недовольных голосов поддержал его. 
     Сотрудник «с фонариком» взял удар на себя:
     - Приносим свои извинения, сеанс тот час же продолжится. 
     Он дал знак своим коллегам и те в свою очередь организовали продолжение фильма. 
     После того, как свет вновь отключили, зрители немного поерзали на своих местах, устраиваясь поудобней и просмотр продолжился.  Я же никак не мог сконцентрировать свое внимание на экране.  Передо мной стоял ее образ с большущим крестом, прижатым к груди, глаза, смотрящие на меня, в мою душу. 
     Сеанс закончился, недавние зрители повставали со своих мест, направляясь к выходу и наверняка позабыв о странной монахине.  А я, идущий позади всех, допустил в свое сердце тревогу, сильную тревогу, почти страх. 
     Я опасался того, что она поджидает меня у входа или на улице – то ли сумасшедшая, то слишком мудрая, чтобы позволить себе безумное поведение. 
     У входа ее не было.  И на улице тоже.  Я побрел домой, размышляя над произошедшим в кинозале и осознавал – что-то не так.  Безусловно, сам эпизод не относился к разряду заурядных, но было что-то еще. 
     Я прошел не один квартал домов, вглядываясь в каждую мелочь, но не мог понять, что же именно не так.  Навстречу мне попалась старая нищенка в изодранной одежде, сплошь облепленной то ли грязью, то ли остатками мусора, в котором она рылась. 
     Мальчик на велосипеде, на вид девяти-десяти лет, проезжая мимо старухи, весело завопил:
     - Эй, старая обезьяна!!! От тебя воняет хуже, чем от дохлой собаки! Старой во-о-о-о-нючей со-о-ба-а-ки!- И запустил в нее чем-то вроде пробки от бутылки. 
      Я был не в состоянии возмущаться плохим воспитанием современных детей и не отреагировал.  Но пройдя несколько шагов, я словно вкопанный застыл на месте.  Я понял, что было не так. 
     Действительно, когда я прохожу мимо бездомных попрошаек первое желание, которое у меня возникает, это зажать нос, чтобы не вдыхать этот ужасный запах нищеты.  «От тебя воняет, хуже, чем от дохлой собаки!» - дразнился мальчик на велосипеде.  Но я не почувствовал неприятного запаха, а напротив вдыхал аромат цветов.  Воздух был наполнен им донельзя.  Я прошел дальше, запах преследовал меня.  Он был прекрасен, впитываясь при каждом вздохе. 
     В кустах я заметил мертвую кошку, над которой кружились мухи.  Может у меня и съехала крыша, но я хотел убедиться.  Я подошел к разлагающемуся тельцу, присел на корточки и принюхался.  Пахло свежими, только что срезанными розами, выставленными на продажу в цветочном магазине. 
     Шутка высших сил? Или какая-то редкая и странная болезнь?
     Несколько дней я вдыхал воздух, пропитанный цветочным запахом.  Он был повсюду. 
     Потом ко мне вернулось мое прежнее обоняние и падаль не источала больше цветочный аромат, а воняла так, как должна вонять всякая дрянь. 
     Кто затеял и прекратил эту игру, мне было неизвестно, так же как истинный смысл молчаливого призыва монахини. 
      В течение недели мы с Дианой общались лишь по телефону, так как она опасалась, что ее внезапная простуда настигнет и меня.