Но отступать, сейчас, когда моя суть потянулась к свету, неважно ведомая чем-то или по собственной воле, было по меньшей мере глупо, а в полном понимании – безумием. 
      За спиной раздался громкий треск сучьев, как-будто чьи-то гигантские руки ломали деревья, словно тонкие ветки, а затем последовал звук, схожий с раскатом грома, но он исходил не с небес, а скорее из под земли, а еще точнее прямо из преисподней. 
      И снова, как тогда в «Обители мертвых», я почувствовал, что меня держат чьи-то невидимые руки.  На этот раз это не было мертвой хватки, причиняющей жуткую боль. 
      Казалось, что сделав небольшое усилие, я смогу освободиться. 
      Я сделал попытку, рванувшись вперед, но словно марионетка в умелых руках кукловода, был возвращен обратно. 
      Я осознавал, почему я вдруг оказался бессильным перед тьмой, беспощадно затягивающей меня в свое чрево.  За всю свою жизнь, я накопил внутри столько мрака и желчи, что зло теперь могло вовсю питаться этой грязью, получая новые силы.  Я стал заложником своего же покровителя. 
      Тем не менее, мне необходимо было попасть в церковь.  Любой ценой. 
      Я собрал остатки воли в кулак и с нечеловеческим криком рванулся вперед.  Одновременно, совсем рядом с моим ухом раздался страшный вопль.  Вопль не злобы, а отчаянья, страха перед поражением.  Такое можно назвать звериным воем, но это совсем несправедливое сравнение с ни в чем неповинными созданиями не послужило бы подходящим определением для услышанного мною звука. 
      Казалось, силы увеличились втрое, благодаря завладевшей мной ярости, но это было лишь иллюзией.  На самом деле ярость душила меня, оставляя все меньше шансов вырваться, она давала силы не мне, а тому, кто не желал моего общения с Господом. 
      Осознав это, я присел на крыльцо и стал глубоко дышать, чтобы хотя бы немного успокоится и прийти в себя, подавить в себе гнев, мешающий ясно мыслить.  Так я просидел минуты три, может больше, пока не убедился, что злоба не хлещет из меня сплошным потоком. 
      Я встал, толкнул дверь и она тут же послушно отворилась. 
     Несмотря на то, что внутри царил хаос, слепленный из шока от только что произошедшего, мыслей о сыне и надвигающегося безумия, в помещение церкви я зашел очень медленно, словно робкий школьник-новичок, впервые вошедший в свой новый класс. 
      Эта церковь была небольшого размера, соответственно имея мало места внутри. 
     Я не относил себя ни к одной вере, и то, что я пришел именно в католическую церковь не имело никакого значения. 
      Если Бог и существует, то он не христианин, не католик , не буддист.  Люди, не зная его настоящего обличья, сами придумали для себя образ того Бога, который бы их устраивал и был бы удобен для их восприятия. 
      Ряд пустых скамеек стоял молчаливым строем среди скромных, почти ничем не украшенных стен.  Свечей было множество, но ни одна из них не горела.  Удивительное совпадение: бросив взгляд на пол, я увидел потерянную кем-то зажигалку.  Я поднял ее и поднес к одной из свечей, стоявшей в специальном подсвечнике, недалеко от алтаря.  Крошечный огонек немного разогнал полумрак и заколыхался, сливаясь с шумом дождя на улице. 
      Сейчас я был совершенно один, и имел возможность без постороннего вмешательства обдумать сложившуюся ситуацию.  И если бы кто угодно: пусть сам Бог или Дьявол попытался бы мне помешать, он бы глубоко пожалел об этом.  И никакая сверхъестественная сила не заставила бы меня покинуть этот маленький уголок спокойствия.  Я не знал ни одной молитвы, поэтому обратился к Всевышнему с речью собственного сочинения.  Ничего особенного: стандартный набор избитых фраз.  Но эти банальные слова обрели для меня особенный смысл, вселили надежду.  Тогда, стоя на коленях перед образом, я произнес:
     - Господи, прости меня за все то зло, что я сотворил.  Я стараюсь быть лучше.  И сейчас, стоя перед тобой на коленях, я прошу о милости.  Избавь меня от страданий, терпеть которые я больше не в силах.  Мне неизвестны твои цели и я в курсе, что пути твои неисповедимы, но все таки надеюсь, что у тебя найдется капля милосердия по отношению ко мне. 
     Я так и стоял на коленях, освещенный крошечным пламенем свечи.  Я ничего не боялся, ничего не хотел, я устал.  Просто наслаждался дарованным покоем.  Когда я возвращался домой, дождь лишь чуть-чуть моросил, выжимая последние капли из неба. 
      Меня радовала перспектива неторопливо пройтись до дома в такую погоду, хотя я думаю и ливень ничего бы не изменил.  В душе пели птицы, целый хор разных чудесных голосов и за этим прекрасным покровом ран на моей душе вроде и не было видно. 
      Я не был уверен, что готов к встрече с сыном, но это не мешало моей душе все больше светиться изнутри.  Я ощущал себя сосудом, наполняющимся счастьем в виде крошечных дождевых капель.  Единственное, что не давало моменту стать безупречным, так это боязнь потерять его.  Для меня – черствого циника, такие ощущения были как Америка для Колумба.  Я даже и не подозревал, что во мне есть материк, на котором обитают добро и гармония, где можно остановиться и посидеть перед костром спокойствия.  Это было открытие и оно мне безумно нравилось. 
      До дома оставалось совсем немного, дождь перестал, небо очистилось, деревья раскачивались в такт ветру, исполняя последнюю колыбельную уходящему лету. 
      Придя домой, я чувствовал себя одновременно обессиленный, счастливым и просветленным.  Ощущение, что из меня выжали все соки не отступило даже после того, как я принял ванну и выпил две кружки крепчайшего кофе.  Услышав телефонный звонок, я готов был швырнуть аппарат о стену, чтобы не слышать больше этого надоедливого дребезжащего звука, но решил просто подождать, пока звонившему не надоест слушать длинные гудки.  Телефон замолчал и я с облегчением выдохнул воздух вместе с накопившимся напряжением.  Никогда бы не подумал, что трель звонящего телефона может вывести меня из себя.  Но не прошло и десяти секунд, как звонок возобновился. 
     Чертов телефон, надо было давно выдернуть шнур во избежание вот таких вот настойчивых звонков! Если конечно это звонил один и тот же человек.  И на этот раз я удержался от того, чтобы кинуть в телефон чем-нибудь тяжелым и раздолбать его вдребезги.  Но когда в третий раз слух разрезал, теперь почти ненавистный мне звук, нервы сыграли со мной злую шутку и я схватил трубку вместо того, чтобы разнести телефон. 
     - Слушаю. 
     - Артур, не клади трубку…
     Вот чего мне не доставало до полного помешательства: опять услышать голос бывшей жены, которая на протяжении стольких лет скрывала от меня то, что я являюсь отцом. 
     - Что, у меня еще есть дочь, или даже две?! Какого хрена тебе надо?
     В трубке явно слышались всхлипывания – старый прием, нацеленный на вызывание жалости. 
     - Говори, чего ты хочешь.  – На меня этот прием не действовал никогда. 
     - Я солгала тебе в нашем прошлом разговоре.  – Всхлипы повторились с новой силой.