И если имел человек в себе Божье слово, то уважали его.  Сама посуди, кто такой Иосиф? А первый его хозяин над всем домом поставил.  И в темнице был поставлен над всеми.  Фараон поставил его над всем царством.  И ни один не сомневался, что имеет право.  Ценили человека за ум, за работоспособность, за беззлобность.  А какой вампир стал бы поднимать человека? Да хоть семи пядей во лбу, не нужен ему человек.  Приходил народ к Божьему человеку со своими проблемами и учился жертву ложить перед Богом и умывать лицо свое и руки, а не за отпущением греха. 
      — И что случилось, если так хорошо было?
      — Негоже поднимать вампира, который искал знания не для себя, а для того, чтобы убивать душу человека.  Сказано — убей, если человек в поле убил другого человека преднамеренно.  Они все думали: вот поймет вампир, что хорошо быть человеком, что пора ему лечится, и придет, и поклонится, или обиженный помощи попросит.  Но презренный металл не дает покоя ни вампиру, ни проклятому.  Дали человеку знания, вышел и понял: если кровь пущу, завтра душа его придет ко мне и полюбит, как душу свою.  И не разбирали, шли за вампиром.  Одного подкопал вор и унес, а он не подсчитал убытки, а второй убит, и дал накрыть себя крышкой гроба.  Если полюбился человек, сначала посмотри, что он представляет из себя в земле твоей, а не полюбился, кто поливает его грязью.  Люди легко соглашаются, зачастую не понимая, что грязью облиты они сами, а хвалится в нем самом ужас.  Если человек не искал Бога каждый день, почему я должен его жалеть? Один Закон для всех — это уже не человек, это камрад нечисти.  Не так сложно преклонить ухо к вампиру и послушать, о чем он шепчет.  Какой вампир смог бы стать Богом? Сколько их было? Все они рано или поздно становятся удобрением, а бинты их горят не хуже бумаги.  От меня нельзя укрыться, а вампиры жадные существа — даже открытый прах соблазняет их. 
      — Нашел с кем сравнить… Еще была такая история: жил-был народ, беспечно, ибо ты был среди них.  И нашли на него вампиры и убили всех до одного, и камня на камне не оставили — и канул народ в лету.  Что же ты не учил их драться? Иосиф… Иосиф был исключением из правил, а тот народ — правилом. 
      — Разве я не учу тебя драться? — возмутился Дьявол.  — Я учу защищаться! Но попробуй-ка заставить тебя! Всегда так, хорошо человеку — и он уже забыл о врагах. 
      — А ты, Борзеевич, что молчишь? — Манька обратилась к Борзеевичу, который жмурился от яркого солнца, разглядывая представшую перед ними еще одну гору. 
      — Ну… даже не знаю.  Не многие изнуряют себя.  Вот ты, знала, что дал тебе железо вампир, но было тебе хорошо — и не жалела о нем, пока пылилось на чердаке… Помнить о ближнем надо каждый день, а если вампир — каждую минуту.  А народ разве помнит, что завтра к нему придет или Бог, или враг, или брат… Он думает: «вот придет, и разберемся». 
      Народ, как ты — ты самая его середина…. 
      Вспоминая о далеком прошлом, он чувствовал свое поражение особенно остро, и обвиняя, и оправдывая людей.  Наверное, он сожалел о своем богатом убранстве, от которого остались одни лохмотья.  Он кисло улыбнулся, заметив, как Манька недовольно пнула снег, метя в него.  Скатал в руке комок, и передумал бросать. 
      — Хитрые исторические книги имеет двоякое толкование.  Вампирским умом одно, а счастье в другом.  Все это аллегории.  Но помочь тебе человек из прошлого мог только так, переступив через голову вампира, чтобы тот не увидел в мудрой книге Дьявольской мудрости. 
      Не доказано, что Иосиф прошел по земле Египта, но Египет был колыбелью цивилизации, в которой утвердился Царь и престолонаследие.  В других местах народ решал, кому доверить себя. 
      Может, египетские пирамиды смотрятся круто, но кто, кроме вампира, мог положить столько камней в одно место? Вспомни: лежит вампир посреди залы, и свиток на груди мертвеца, и хвалебные песни во славу себя на стенах, и входы и выходы…
      А змея на его маске?. . . 
      Вся жизнь фараона — со смертями, с борьбой за трон, с жестокостью, доказывает, что он был Богом-вампиром, который не поднимал человека. 
      Но ведь и человек может опереться на дружественное послание вампира.  Знание есть знание — им можно убивать, а можно защищаться, оно не добро и не зло.  И невольно подумаешь: а не было ли сие грандиозное послание замыслом Дьявола человеку?
      Вампиры-то меньше всего могут это знание поднять…. 
      Могу предположить, что отец Иосифа был его душой, тогда кто фараон? Или наоборот… Я тогда в лохмотьях не ходил, и золота у меня поболее было, и руку дам на отсечение, что не обошлось без меня.  Но как вспомнишь, если жалок человек и ненавидит Бога всем своим сердцем, поднимая Мученика до Благодетеля?
      На земле две истины — человека и вампира.  Одна — крематорий, вторая — вечная жизнь. 
      При обоих можно жить богато, и ближе всегда та, которая легко достается.  И когда учиться у Бога не надо, который тычет Адом, открывая его, пока он может хоть что-то с этим Адом сделать. 
      Вот ты, всю жизнь прожила в Аду, а встретила Дьявола, и подумала, да разве ж она была Адом?!
      Но когда Дьявол сам ведет за руку, Ад не страшит так, как если вышел бы на тебя и повалил.  Чтобы бы ты сделала с червями один на один, когда обступили бы тебя со всех сторон?
      Когда мир исчезнет перед глазами, человек остается открытый всему, что лежит в его земле.  Конечно, вампир думает, что пережить ужас ему будет легче, когда ни одна тварь не поднимается на него.  Но так ли это, если сам он убивает себя, чтобы расплодиться?
      Что он будет делать с самим собой?
      А с Дьяволом, который откроет и выпустит на него беснующуюся мерзость?
      Вот что я думаю, мы здорово влипнем, если не на того нападем! Но если не предупредим удар, обрушится бедствие. 
      — Мы уже влипли… — с убитым видом произнесла Манька, заметив странное крылатое существо.  Заметила лишь потому, что оно зависло в вышине, нацеливаясь на поляну.  — Ой, — испугалась она, указывая в сторону земли.  — Что это?
      Дьявол и Борзеевич, резко обернувшийся, тоже удивленно воззрились на парившее чудо. 
      — У этой птицы есть имя, — ответил Дьявол спустя минуту, наблюдая за полетом существа.  — Знакомьтесь, Змей Горыныч Пекельный.  Можно просто: дракон! Существо мифическое, самое, пожалуй, древнее рукотворное существо, но, безусловно, жизнеспособное.  Выдержанный, как яд, который поднял его из земли.  Врагу не спится!
      Борзеевич как-то сразу побледнел, охрип, или потерял голос, издавая надсадный свист из легких. 
      — Братва, атас! Поджаримся! — он кинулся за скалу, разом оживившись, страшно перепуганный.  Отдаленное равнодушие слетело с него.  Сгребая камни, Борзеевич хоронил себя под ними заживо, не обращая внимания на язвительную насмешку Дьявола, бормоча громким полушепотом: — Я жил, я жив, я буду жить….