Он оказался настолько значительным, что даже Дьявол озаботился, расстроено и с тревогой рассматривая Манькин полушубок, Борзеевские лапти и портянки, порванные в нескольких местах штаны, не думая на этот раз упрекать или поучать их.  Козлиный полушубок Борзеевича оказался пока держался, но мех кое-где начал выставляться.  Ко всему, внизу было много теплее, чем вверху, снег был ссорой — Борзеевич и Манька промокли до нитки. 
      Молчали все.  Первым заговорил Дьявол. 
      — Мы, в любом случае, наверное, должны вернуться.  Твой полушубок сказал свое слово, — обратился он почему-то не к Борзеевичу, а к Маньке. 
      Она почувствовала себя виноватой — это она положилась на вещь Бабы Яги.  Получалось, что если придется вернуться, то только из-за нее.  У старика Борзеевича одна запаска лаптей еще оставалась, а она ничего взамен полушубка не положила, оставив в избе проверенную временем курточку на искусственном меху.  Манька с тоской посмотрела вверх на гору, на которую поднимались пятнадцать дней и скатились за двое суток.  Теперь вершина была так далеко, что ее едва было видно — она тонула в голубой дымке, как когда она смотрела на горы с того места, где хоронила покойников.  С этой стороны гора была не такая крутая, но пологий спуск был куда как длиннее, чем подъем со стороны благодатной земли, и вся она была изрезана глубокими впадинами.  Наверное, путь обратно не покажется легче.  И здесь были места, которые пришлось бы преодолевать с трудом: три раза они спускались в ущелья на веревке, которую Дьявол отвязывал и сбрасывал вниз, а еще два места, где скальные возвышенности не уступали самой горе.  Да, вторая гора была выше первой и высилась как исполин, но опыт уже был. 
      Не могло же быть такого, чтобы там за горой была еще одна гора! На всякий случай она поинтересовалась, перебирая в руках полушубок, вернее, то, что от него осталось:
      — Дьявол, а что там, дальше? — она кивнула на вторую гору. 
      Дьявол взглянул на нее загадочно. 
      — Почему я должен тебе об этом говорить? Понятия не имею, — не моргнув глазом соврал он, заложив руки за спину. 
      Манька поняла, ни за что не скажет.  Он наказывал ее и за шубу Бабы Яги, и за то, что она бросила железо на чердаке избы, и за то, что не предусмотрела многих вещей.  По крайне мере, не заманивал вглубь.  Еще бы, наверное, впереди не было не оборотней, ни вампиров — там их не ждали, он же всегда направлял ее только в самые опасные места! Борзеевич притих, то обращая взгляд в сторону пройденной горы, то в сторону еще непокоренной.  Заметив дыру на его заднице, Манька достала из рюкзака свои запасные брюки и бросила ему.  Он на лету поймал, радостно примеривая на себя. 
      — Только не обрезай, — попросила она.  — Загни и подшей.  А ты как думаешь, что там за этой горой? — обратилась она к нему за поддержкой. 
      — Ой, Маня, не знаю, полагаю все еще государство! — ответил Борзеевич беззаботно, натягивая ее штаны поверх рваных.  Дыра на заднице, видимо, поддувалась — пощупав ее, он начал стягивать с себя и те и другие.  — Многое о них говорят, но разве упомнишь, если нет человека, который побывал бы в них и рассказал об этом? — отнекался он от ответа.  — Я как ты, я всегда интересовался этими горами.  Горы — это тебе и хроника историческая, и кладовая, и мудрое созерцание…
      Переодевшись, он как-то сразу повеселел.  Она тоже переоделась в сухое.  В первый раз ей приходилось принимать такое ответственное решение за всех, и о себе Манька думала меньше всего.  Понять, что думал Дьявол и Борзеевич, у нее не получалось — один слюнявил палец и грыз себе ноготь, второй, расположившись прямо на снегу, усевшись на рюкзаки, подшивал свои старые штаны и укорачивал новые. 
      — Маня, не думай о нас, — рассмеялся Дьявол.  Он неопределенно кивнул.  — Я Дьявол.  Мне и здесь хорошо, и там.  Я не раз здесь бывал, но я не собираюсь брать на себя ответственность за каждый могильный холмик.  Поэтому советовать ничего не собираюсь, а Борзеевича никто не звал — сам напросился. 
      Манька понуро посмотрела назад, посмотрела вперед, на часть ободранной толстой подошвы своих обуток и сточенный за пятнадцать дней подъема посох.  Пожалуй, если подняться на следующую гору, то посох и обутки сносятся еще на четверть, посчитала она с некоторым облегчением. 
      — Дьявол, с тобой свяжешься, не оберешься от себя самой! — не ожидая, что способна сказать такое, произнесла она, стараясь казаться решительной.  — Немногим пришло бы в голову идти вперед, но немного голов ищут вампира, чтобы отвязаться от него.  Пойду-ка я в эту гору! Спустимся вниз, что-нибудь придумаем насчет одежды.  Мне смешно, когда вы говорите, что среди людей, людей нет.  Как без людей-то? Соль, мыло — и те не достать.  Манька боялась подумать, что за следующей горой государства, как такового, могло еще не быть. 
      И с тревогой думала о том, что избы могли не послушать Дьявола и впустить дракона с вампирами на землю.  Все-таки они знали Благодетельницу с младенчества и доверяли ей, может быть, больше, чем ей и Дьяволу.  А значит, новая беда уже пришла на землю.  Без изб неугасимое поленье дерево не стало бы защищать ее.  Она хотела верить Дьяволу, но не верила, много раз убеждаясь, что как к плохому, так и к хорошему Дьявол относится одинаково хорошо.  О чем ему переживать, если он всегда может вернуться в свой Ад или Рай, где у него такой земли намеренно? А ей, может, уже возвращаться некуда — поэтому Дьявол и не сказал ни да, ни нет.  Скажет потом: «Еще, Маня, одно дело не довела до конца, а избы в плену в это время были!»…
      Играть в прятки с вампирами становилась все опаснее.  Похоже, пока они черным по белому рисовали себе любую опасность, но только не опасность, которая могла исходить от нее.  А если поймут, кто им воду мутит? Замерзать ей было не в первой.  Лишь бы с пути не сбиться и не уйти в ту четверть государства, которая полностью под такими горами.  Манька достала карту и разложила перед собой.  Место под горами было обведено красной жирной линией, как головастик с хвостиком — и вся территория под горами белое пятно.  Теперь на карте в этом белом пятне хвостик украшали восемнадцать крестиков и две предупредительные синие черты — пропасти, замеченные ими слева от первой горы и одна расщелина.  Отмечали пещеры и места, по которым подъем был чуть легче, чем в других местах.  Манька приблизительно смерила расстояние.  Карта была ни то, ни се… — в меридианах и параллелях она не разбиралась. 
      — Идем дальше, — она сунула карандаш за ухо, как всегда делал Борзеевич, когда вел расчеты и записи.  — Нам обратно нельзя.  Опозоримся.  Шубу я починю, — Манька повертела одной ногой, второй.