Манька покатилась следом на своих железных обутках, управляя посохом, как веслом, еще размышляя, рассердившись на саму себя: какая муха ее укусила? С ума сошла, чтобы среди снегов и камней помечталось ей о вампире? Нет, не должна была она думать так, словно предала Дьявола и Борзеевича.  И себя! Она сердилась и на Дьявола, который с утра даже не поговорил с ней, не поздоровался как обычно, разом променяв и ее, и Борзеевича на человека из города.  Он будто специально всю дорогу не обращал внимания на Маньку и Борзеевича, предоставив их самим себе. 
     
      Шестая гора от пятой отличалась лишь тем, что была чуть выше и круче пятой, но сам ли Дьявол, или человек знал эти горы не хуже Дьявола, путь их лежал через проторенные подъемы, когда ступени приходилось лишь подправлять.  Манька подозревала, что дорога была и в трех первых горах, просто шли они, не исследовав подъемы, как следует.  Борзеевич с лабораторной точностью отмечал их путь на карте, пока она выбирала место для ночлега и готовила костер, заваривая чай из сушеных трав на живой воде, чтобы и человек мог с ними почаевничать, и проверяла, что еще потеряли они за этот день.  Белое пятно на карте становилось менее белым — однажды человек на радость Борзеевичу прямо на снегу начертил проходы и в тех местах, куда они не заглядывали, отметив горные гряды налево и направо, и чуть ли не в половину заполнив хвост головастика.  Место во времени оказалось достаточно оживленным, если человек успел побывать здесь не единожды.  Получалось, что она не одна рассуждала как дура, которая горы не обходила, а топала напрямик. 
      Каждую ночь перед подъемом Дьявол обваливал снег и катил лавину за лавиной вниз, мешая спать.  Усни тут, когда земля ходит ходуном.  Но зато на следующий день каждый молча благодарил судьбу, что Дьявол не где-нибудь, а с ними.  Не единожды, особенно поначалу, Манька и Борзеевич срывались в пропасть и камнем летели вниз, и замирали мгновения, когда хватало времени приземлиться и покатиться кубарем, чудом оставаясь в живых.  Или успеть схватить веревку, намотав ее на себя.  Однажды Маньке довелось после трех дней подъема потерять все три дня, начав подъем сначала, взбираясь вверх без страховки и помощи со стороны Дьявола и Борзеевича.  Но странное дело, сама дорога стала намного легче, быстрее быстрого нагнала она своих спутников уже к вечеру третьего дня, но гораздо выше, чем она их оставила.  Совсем по-другому поднимался человек из проклятого города — много уверенней и очень ловко, иногда умудряясь устоять там, где бы и птице места не хватило, а иногда исчезая в одном месте, и вырастая в другом, совсем как Дьявол. 
     
      На вершину шестой горы поднялись к обеду. 
      И все повторилось точь-в-точь. 
      Там тоже стоял призрачный город.  Торопились пройти через город.  Хотелось отдохнуть, выспаться, пожевать, хотя бы железо.  Даже Борзеевич не искал ничего, чтобы узнать о жителях и времени, в котором они жили.  Но Манька видела, как ему тяжело.  Он иногда промаргивался, и хлопал глазами как-то странно, будто фотографировал в уме.  Отсутствующих домов здесь было вполовину меньше, чем в первом городе.  Шли в полной темноте, освещая дорогу ветвью неугасимого полена.  И человек в городе лежал, заключенный в статую, и лампа желаний, и сокровища на площади — вдвое больше, чем в первом городе, и жители плакали.  Плач их болезный Манька слышала уже лучше.  Но особо они не задерживались, понимая, что город исчезнет, как только они его покинут, и может, еще один человек присоединится к ним. 
      «Только как они будут жить?» — удивленно думала Манька, наблюдая за человеком, который шел через город в скорбном молчании, думая о чем-то о своем с презрительной усмешкой на губах, брезгливо переступая через людей и ненадолго задерживаясь в местах, где дома отсутствовали.  Он был совсем как город, призрачный, и не во что ему было одеться, и не было ему пищи.  Было его отчасти жалко.  Сожалела, что не может поговорить с ним сама.  Ведь как давно жил человек, и сколько мог знать…. 
      — А почему они в городе лежат? — спросила Манька у Дьявола, когда они проходили мимо человека-статуи. 
      — Ну, — задумался Дьявол.  — Жители не могли потереть лампу, и я сказал им, что придет в город человек, и, если загадает, чтобы лампа исполнила их желание –– вернутся в свое время на день вперед, и будут помнить. 
      — И что случилось? Почему люди-то лежат?
      — Ну, - опять задумался Дьявол, — всего не упомнишь….  Но сдается мне, что было там еще какое-то условие, которое осталось незамеченным. 
      — Филькина грамота оказалась твоя лампа?! — догадалась Манька, возмутившись до глубины.  — Умеешь поставить человека в неподходящие для него условия! Ведь пожалели! Целый город пожалели, и о себе не подумали! Вот окажись человеком, и просидишь в таком саркофаге миллион лет!
      — Ну так, он же не свои загадывал желания! — сказал Дьявол возмущенно, — Когда исполняешь чужие, надо быть очень осторожным!
      — Но ты же лампу не для людей положил, для города! Что бы стало с таким человеком? — хитро прищурилась Манька, понимая, что Дьявол никогда никому ничего просто так не дает, если человек не вампир и не оборотень. 
      Дьявол вздохнул, слегка усмехнувшись:
      — Если бы человек взял лампу и загадал свои желания, он бы получил их, но потом лампа досталась бы его врагам.  А потом исполнитель желаний убирает лампу обратно в город, где она ждет своего часа. 
      — Вот! — назидательно с осуждением воскликнула Манька, подняв кверху палец.  — Что и требовалось доказать! Слышала я про эту лампу, и про юношу — достался ему прошлогодний снег.  Подарил он принцессе дворец и украшения, и перенес ее во дворец, а она забрала лампу и передала другому, который снова сделал его нищим.  Там к истории всякий конец насочиняли, но дворец принцессы стоит еще, а юношу никто больше не видел….  Не такая уж она и безопасная!
      Дьявол, хитро прищурившись, усмехнулся снова:
      — Вот видишь, как иногда полезно историю изучать.  А не напомни тебе Борзеевич?
     
      И второй город превратился в ничто.  И еще один человек присоединился к ним и пошел следом. 
      И разговаривали уже трое: два человека и Дьявол, будто старые знакомые. 
      Был тот человек не стар, но в годах, выглядел он старше Дьявола.  Седые виски серебрили его голову.  Одет был скромно, но богато.  И знал Дьявола не так, как первый человек — на каждое его слово загадочно улыбался, будто понимал вредность Дьявола, тогда как первый был юношей, и слушал Дьявола, совсем как Манька, которая чтила, но знала, что всяким местом он может размазать ее, как соплю, будучи Богом Нечисти больше, чем другом. 
      Следом за вторым их призрачным спутником пристал к ним такой же призрачный оборотень, будто лежал в той же статуе, что и человек.  Откуда он только взялся, но мелькнула тень, и Манька заметила, что человек как будто ожидал его увидеть — сразу же развернулся, встречая оборотня лицом к лицу. 
      Манька и Борзеевич застыли на месте, едва заметив его.  Они стояли ближе, и она мгновенно вытащила лук и стрелу.  Но оборотень, словно не заметил их, подпрыгнув и проскочив совсем рядом — он смотрел только на человека, которого преследовал. 
      Манька выстрелила.  Стрела пролетела сквозь оборотня, будто оборотня на самом деле не существовало, ударилась о скалу и отлетела со звоном. 
      Манька выхватила вторую стрелу, нацеливаясь на зверя.  Но призрачный седовласый мужчина улыбнулся ей, останавливая жестом, выхватил странный меч из-за спины, размахнулся и одним взмахом снес оборотню голову.  Голова откатилась, приобретая человеческие черты, и тут же обернулась прахом. 
      Безмолвная битва заняла не больше минуты.  Манька бросилась искать стрелу, но та исчезла. 
      Она расстроилась.  Дьявольских стрел, которые взяли с собой в дорогу оставалось не больше десятка, и неизвестно, что ждало их впереди.