Даже спать им приходилось с учетом разницы в видении прошлого состояния земли и в настоящем, в котором они были, выбирая им такие места, которые остались с того времени на месте, в основном пещеры и гроты.  Или те спали на воздухе, а Манька и Борзеевич по-царски, если грот или пещера образовались по времени много позже существования людей из прошлого на земле. 
      Манька молилась с благодарностью всем богам, что гора не сдвинулась за несколько тысячелетий, разделявших ее и спутников во времени, на метр или больше.  Теперь поднимались медленнее.  Она долбила стену пропасти без устали, а Борзеевич помогал, используя сношенный до трех четвертей Манькин посох, который ему пришелся впору.  Мозоли были, как бородавки, и сил уходило столько, что к вечеру оба падали замертво, просыпаясь, когда солнце уже всходило полностью.  В последнее время им даже поговорить времени не находилось — пожелание сна прерывалось на полуслове добрым погружением в сонное состояние, когда тени расползались в уме и начинали проникать во все видения — и тело порой договаривало такое, что никак к пожеланию отнести было нельзя. 
     
      Но внезапно случилось такое, о чем Манька и не мечтала. 
     
      На четвертую ночь от начала подъема на седьмую гору, она как обычно обирала рюкзак.  Дьявол куда-то удалился по своим делам.  Оба спутника ютились неподалеку, с любопытством разглядывая и Маньку, и Борзеевича, и тем, чем они занимались.  Наверное, сравнивали их и себя, и вещи, которые они носили с собой.  Борзеевич и Манька, естественно, сразу сникли.  Что они могли им показать? Наверное, думали, в какой темный век попали — не было ни одной стоящей вещи, которая бы раскрыла содержание достижений настоящего времени, кроме пластиковой бутылки.  И Манька чуть не проворонила Дьявольский кинжал, отложенный в сторону, которой перед тем срезали ветвь неугасимого полена. 
      Она уже выходила, когда юноша внезапно вырос перед нею, показывая назад.  Манька обернулась.  Человек прошел к кинжалу, нагнулся и дотронулся до него рукой и тут же отдернул, замерев с широко открытыми глазами.  Потом снова поднес руку, вынул кинжал из ножен, рассматривая с восторгом, будто узнал его.  Руны заиграли синим и оранжевым — и взгляд у него стал таким выразительным, что и Борзеевич догадался, что когда-то кинжал принадлежал и ему.  Он вдруг весело ухмыльнулся, подобрал кинжал и, прослезившись, — воткнул его в сердце и повалился…
      Борзеевич бросился к нему, перепугавшись насмерть.  Манька не сдвинулась с места. 
      — Выпендрежник! — процедила она сквозь зубы, собираясь уходить. 
      — Маня, ты в своем уме?! — схватил ее Борзеевич, потянув назад.  Он был испуганным. 
      — Я тоже так умею, — спокойно сказала она, заметив, что человек уже открыл глаза и наблюдает за ними. 
      Юноша встал на глазах удивленного и растерянного Борзеевича, протягивая кинжал ей. 
      — Маня, не делай…
      Договорить Борзеевич не успел. 
      — Убог человек, если пьет кровь брата! Умри вампир! — Манька гордо воткнула кинжал в свое сердце и руны заиграли, играя огнем от красного до черного.  — Закон — яд Дьявола!
      В сердце кто-то запричитал, но Маньке было не до него.  Кинжал, как все Дьявольское, был во все времена, не имея временных ограничений.  У огня неугасимого полена грелись все пятеро, живая вода — они ее пили так же, как пили бы люди из настоящего, и крест крестов на Манькиной шее — на него посматривали с любопытством, щупали и рассматривали со всех сторон.  Ей бы раньше догадаться…. 
      Она безо всякого сомнения протянула Дьявольский кинжал своим спутникам, оставив Борзеевский вопрос «как?!» без ответа — она и сама не знала как… доставая из-за спины второй посох. 
      Дело пошло веселее.  Сила у спутников была мужская, кинжал резал любой камень, как масло — и теперь они сами готовили себе подъемы.  Маньке и Борзеевичу оставалось их поправить, сбивая снег и камни, которые могли завалить лестницу. 
     
      На седьмой горе — просто наваждение какое-то! — повторилась та же самая история. 
      Город стоял в целости и сохранности, но лишь до того часа, как они вышли за ворота.  Похожий на первые два, проклятый город встретил их воплями жителей, еще более жалостливыми, чем в двух первых городах.  Но он был много мрачнее, и сокровищ было втрое больше, а отсутствующих домов здесь не было вовсе.  Город словно утонул во тьме, освещаясь лишь ветвями неугасимого полена.  Фигуры людей внезапно вырастали перед ними, с ухмылками на лицах, ехидные и озлобленные.  В каждом доме шел пир, и люди разговаривали с гостями, которых с ними не было.  Манька догадывалась, что это за гости, и не понимала, как, празднуя, можно одновременно молиться? Мольбы летели к ней и к спутникам со всех сторон, громкие и отчетливые, и даже Борзеевич затыкал уши, чтобы не слышать. 
      На лицах спутников был написан ужас.  Наверное, они вспоминали себя и сравнивали свои города с этим местом.  Никого из них вопли жителей уже не трогали — город прошли быстро, будто его не существовало на свете. 
      Каменный человек в этом городе лампу не держал, она валялась неподалеку, а сам он лежал на земле лицом вниз. 
      — Он, наверное, умер, — сказала Манька, единственно задержавшись у изваяния из камня. 
      — Пройдем город, узнаем! — сказал Борзеевич, направляясь к задним воротам, которые вели из города. 
      Оба спутника тоже остановились у каменного гроба, одновременно побледнев и склонившись на колени.  Дьявол поднял обоих, подталкивая в сторону выхода из города. 
      — И правильно, — сказал Борзеевич.  — Раз попробовали, и будет им! Если умер, ему уже ничем не поможешь, а если жив, то придумаем потом, как помочь.  А так, вдруг еще в сети уловят…
      Манька оказалась права.  Она замыкала колонну и вышла из города последней, дожидаясь его исчезновения у городских стен.  Но город не рухнул, как обычно, он просто растаял, проваливаясь в свою тьму.  А человек так и остался лежать в каменном саркофаге. 
      — Надо посмотреть, — сказала она, оглянувшись, и увидела, что и Дьявол, и Борзеевич, и оба спутника уже бегут к каменному саркофагу. 
      — Надо как-то разбить его! — испуганно вскрикнул Борзеевич, доставая нож и сковырнув от него.  Но нож лишь слегка его поцарапал. 
      — Помоги мне, — попросила Манька, пытаясь перевернуть распростертую на земле скульптуру.  Саркофаг оказался тяжелым, и будто прирос к камню.  — Живую воду! Быстро! — приказала она, обнаружив у человека в саркофаге место, где должно было находиться ротовое отверстие.  Она попробовала расчистить отверстие, но камень не поддавался. 
      — Манька, вдарь посохом! — прокричал Дьявол.  — Пока жив! Сейчас отлетит — из Ада мы его не достанем!
      — А вдруг… — испугалась Манька, но договорить не успела. 
      — Вдарь! — приказал Дьявол.  — Ему не повредит — его тут нет!
      Манька с испугу вдарила в полную силу.