И, может, было бы лучше ночевать по соседству с волками, но сбор сучьев и обустройство шалаша уже не шли на ум.  До огонька по такому снегу было около двух часов ходу.  Дьявол огонек тоже заметил, когда спустился за нею. 
      — Вряд ли в таком месте добрые люди живут, но вряд ли это вампир.  Вампиру кровь нужна, он держится поближе к людям.  А это черте что! — сказал он, просматривая даль сквозь кругляшки пальцев. 
      Манька прыснула со смеха, заметив, что Дьявол опять поднес руки к глазам.  Все время он умел ее рассмешить.  Что он мог так увидеть?!
      — Ну, если не кровопивец, уже легче! Мы тоже в лесу — недобрые что ли? А то, что в лесу живут, может, Благодетельницу не слушают….  — рассудила она.  — А еще, быть может, скоро лесу конец, должен же хозяин хоть как-то общаться с внешним миром: соль, сахар, спички…
      — Ой, это навряд ли! — с сомнением сказал Дьявол и заметил скептически: — Маня, мы идем Благодетельницу пощупать — какие же мы добрые?! Любой нас в разбойники запишет…
      И все же Манька решила, если ее не пустят на порог, хотя бы посмотреть на жилье, в котором светилось окошечко. 
      Мясо, добытое таким старанием и страхом, выкидывать не стали.  А вдруг не накормят?! Перед тем, как пуститься в путь, хорошенько поели — до отвала.  К концу ужина на огонек среди деревьев Манька посматривала уже без интереса, но рубить ветки для лежака и собирать сучья, чтобы хватило на всю ночь, хотелось еще меньше, чем куда-то идти. 
      Добирались чуть меньше обозначенного времени.  Река в этом месте промерзла, образуя толстый лед.  Снега на льду было не так много, как в лесу, его сдувало.  Но все же старались идти по краю, у берега.  По сырой погоде мог и отойти.  Пришлось сделать крюк, зато сэкономили добрую половину часа.  Наконец, вышли на открытое поле, прилегающее к реке. 
      Прямо посередине Манька увидела два дома, по самую крышу вросшие в сугробы.  И сверху были сугробы, будто избы специально закидали снегом.  Она не сразу сообразила, что домик поменьше был баней. 
      А еще в стороне Манька заметила колодец, вокруг которого снег оттаял, и он как бы стоял в снежной яме.  Колодец был украшен резьбой как тот, в который она однажды плюнула, а потом жалела, что воды набрала мало.  Даже озерцо было и ручей, который стекал по оврагу к реке. 
      Сердце радостно екнуло. 
      Первым делом ей захотелось броситься к колодцу, но она удержалась — у колодца был хозяин.  Если вода живая — хорошо, если мертвая, снова плюнет — делов-то! Никому не запрещалось из колодца пить, и когда она просила воды, не отказывали и денег не брали.  Разве только заметив ее язвы и страшные опухшие десны, черпали сами. 
      Никаких человеческих следов ни к бане, ни к колодцу она не заметила.  Ни тропинки, ни дорожки.  И дом, и баня, и колодец стояли сами по себе.  И звериных не было — разве что птицы прилетали к озерцу, подтверждая ее догадку.  Признак был нехороший — или люди злые, обходили стороной, или, наоборот, добрый — звери не тревожили хозяев. 
      — Что же, люди вообще никуда не ходят? — удивленно спросила она у Дьявола. 
      — А куда им ходить? — равнодушно ответил он, погружаясь в какое-то странное пограничное состояние, при котором Манька его слышала, но уже не узнавала.  Нет, его тело еще было с нею, но сам он… — как она во сне, когда влезла в чужую оболочку.  Дьявол был в другом месте. 
      Манька порылась в своем заплечном мешке, нашла среди прочего железа нож, сунула за пояс, прикрыла свитером.  Так она чувствовала себя разбойником, но интересная у нее мелькнула мысль, что не надо походить в этом лесу на хорошего человека.  Следов не было, поэтому знала она наверняка, что народу в домике живет или немного и весь обездвиженный — или дома никого нет.  Второй вариант исключался, свет кто-то зажигал и тушил, из трубы все еще шел легкий дымок.  Но все же обезопасить себя как-то следовало
      Она с замиранием сердца постучала в дверь. 
      За дверью долго никто не отвечал.  Пока шли, огонь в окнах погас, и от стука загорелся не скоро.  Наконец раздался не то старческий, не то больной хриплый голос:
      — Кто там, какой леший по ночам бродит? Кто приперся? Фу-у, человеческим духом запахло! — голос оживился.  — Душа девица?
      — Ни хрена нюх у бабки! — изумленная Манька обернулась к Дьяволу, надеясь услышать от него хоть какие-то прояснения на сей счет. 
      Но Дьявол пинал ногой сугробину, сбивая снег, и слюнявил палец, отгрызая себе ноготь.  На Маньку он даже не взглянул. 
      — Бабушка, откройте, это я! Я одна, я в лесу заблудилась! — попросила Манька, стараясь врать убедительно и встать так, чтобы ее было видно из окна. 
      Окна избы промерзли, и сравнение такое на ум пришло, что покрыты они бельмом, потому что вроде промерзли, а вроде нет — точно грязным молоком в стекло плеснули.  Дверь долго никто не открывал.  А между тем, на улице стало совсем темно, хоть глаз выколи, такая тьма опустилась.  Манька подумала, что дверь, наверное, уже не откроют, и что, по-видимому, пора возвращаться в лес. 
      Но вдруг щелкнула щеколда, и дверь слегка отошла от стены, выпустив полоску света. 
      Манька обрадовалась и вошла в избу — и сразу задохнулась от вони гниющей плоти. 
      Дышать в избе она научилась не сразу.  Запах в доме стоял спертый, будто в доме был морг, куда свозили покойников со всей округи.  Изба разила тухлым мясом и помоями, да так, что сытый Манькин желудок рвался наружу.  Хорошо, что пока шли, пища успела протолкнуть себя в кишки. 
      «Посредница!» — догадалась Манька.  Она нашла ее! — Фу-у-у!»
      Именно вспомнив про запах, о котором предупреждал ее кузнец господин Упыреев, мелькнула догадка, что она, наконец, добралась до нужного человека.  Но радости не испытала.  Трудно было поверить, что кузнец господин Упыреев имел в виду именно натуральные ее внутренности — но, судя по запаху, с Посредницы станется!
      Манька пощупала нож, примеривая, как скоро она смогла бы его достать и крепче сжала посох.  Глаза заслезились, захотелось выбежать на улицу.  Но когда обернулась, заметила, что не то бабка, не то женщина отрезала ее от двери, закрывая за нею дверь. 
      Сама хозяйка выглядела бы молодой, если бы из-под лица у нее не выставлялось еще одно, которое выдавало в ней старуху.  Не так, чтобы выставлялось, просто видела Манька и морщины, и скрюченность — а ум отверзал увиденное, придумывая старуху приятной женщиной без определенного возраста.