Назвать домом то, что она увидела, было сложно. 
      Горница была очень большая, но пустая.  Кровать да широкий стол с лавками вдоль стены, в углу большой сундук, на котором стояла ступа.  В ступе поместился бы человек, но вместо человека в нее была засунута метла.  И еще один сундук у входа, над которым приколочена вешалка.  По стенам развешаны разные травы, высушенные змеи, лягушки, склянки со всякими порошками и снадобьями, грибы сушеные.  Были здесь и дорогие вещи: подсвечники в виде драконов на много свечей, на вешалке висела новехонькая широкая с капюшоном соболиная шуба, на лавке лежали небрежно брошенные кожаные перчатки на меху и дорогая сумка с каменьями.  Просторная кухня была за печью, полузакрытая сдвинутыми занавесками, но сама печь — что-то среднее между камином, русской печью и печами для обогрева, непривычно выставляла себя напоказ длинному широкому столу, который занимал передний угол — обычно в избах выделяли угол для кухни, куда и печь смотрела.  Маньке даже показалось, что когда она вошла, печка смотрела в окно, а теперь она повернулась на нее и на Дьявола.  На плите перед зевом булькало в котле что-то зеленое, но явно не овощи.  И все кругом покрыто пылью с отпечатками рук или ног, но так мало, что можно было подумать, что женщина жила где-то в другом месте. 
      А еще Манька заметила, что старуха-молодуха на каждом пальце имела золотое украшение, губы ярко накрашены помадой, глаза обведены сурьмой, крашенные в рыжий цвет волосы собраны в узел на макушке, и одета она была по-модному, но как-то уж слишком по-молодежному. 
      Манька с любопытством уставилась на печь, изучая ее устройство. 
      Когда строила дом, она мечтала именно об этом — чтобы у огня посидеть, и пироги испечь, и обогреть избу, а если слишком жарко не надо, то просто истопить один ее угол, где бы еду приготовить.  Уложить в одну ее задумку не получилось, пришлось построить две. 
      — Проходи, ласточка моя долгожданная! Думала, не дождусь! — проскрипела женщина по-старушечьи, и не по-доброму хихикнула. 
      — Откуда вы знали, что я буду проходить здесь? — изумилась Манька, смекнув, что Посредница дожидалась ее неспроста. 
      Манька испытующе взглянула на старуху-молодуху, приложив варежку ко рту и носу.  Если она здесь не жила, как она подгадала вернуться как раз в такое время, когда будет мимо проходить? Неужели вампиры знают, где она? Слегка испугалась: интересно, знает ли про Кикимору? Старуха-молодуха была крепкая, выше ее на полторы головы.  Если завяжется драка, то не известно, кто кого — одно дело посохом по Дьяволу молотить, он пустое место.  Старуха-молодуха могла и пришибить с одного удара.  Она еще крепче сжала посох. 
      — Ворона на хвосте принесла! — съязвила Посредница и мягко добавила: — Давно тебя поджидаю! — но голос у старухи остался недовольный.  И правда, кровать не заправлена — от кровати к столу и до печки дорожка из множества следов.  — Видели тебя неделю назад охотники… Ой-ой, как же ты среди зверей-то уцелела? Боязно, небось, тебе было? — проголосила она и стала сердитой: — Ведь даже в лесу от тебя житья нету! С кем равнять себя надумала! Чего учудила — людей пугать!
      Манька виновато шмыгнула носом. 
      — С Зеленым Миром…
      — С зеленым миром… — передразнила Посредница.  — Мы, Маня, свое умеем поберечь! Благодетельница наша миллионы из казны выделяет, а ты, этот самый зеленый мир, по ветру пустила….  Как в глаза-то будешь теперь людям смотреть?! Сижу, как пришитая, а меня, между тем, люди ждут! Далеко до деревни, путь не близкий.  Туда время, сюда время.  Мы с тобой, Маня, соседи, а тут у меня рабочее место, — пояснила она.  — Ну, куда ж ты пропала надолго так? Да кабы эту … взбесившуюся курицу, — она недовольно ткнула клюкой в половицу, и смачно выругалась на избу.  От половицы или еще откуда-то пронесся стон умирающего, — не пришлось на цепь посадить, разве ж не встретила бы тебя, душа-девица?
      — Так вы та самая Посредница? — открылась Манька, хмуро поглядывая на старуху-молодуху. 
      Никаким Зеленым Миром в домиках браконьеров и охотников не пахло.  Хуже, к Посреднице наведывались охотники — следовательно, звериной охране жить осталось недолго. . . . . 
      — Она самая! Баба Яга! — представилась та и слегка наклонила голову, сверкнув жадно глазами. 
      Это было лишь мгновение, но Манька уловила огонек в ее глазах.  Тот же самый, как у кузнеца господина Упыреева.  Баба Яга даже не пыталась скрыть неприязнь — но слова у нее получались ласковые, совсем как у Кикиморы. 
      От известия, что попала в избушку на курьих ногах, Манька только охнула, столько мыслей в голове пронеслось — забыла и про запах, и зачем пришла, и про боль.  И привиделась ей изба по-другому.  Запах был.  Но кто знает, чем пахнет во внутренности у человека! А тут — внутренность избы! Но не красивая разве? Эх, ее бы прибрать да проветрить…. 
      Она с досадой посмотрела на Дьявола. 
      Богом ли он был? Рассказывал про слои материальности, про астралы и менталы, про электромагнитности, про сопли с сахаром, душу какую-то придумал….  Разве, это возможно, чтобы на огромном расстоянии быть с кем-то связанным? Бред, чистой воды бред! А про чудеса, когда деревянные избы, которые приходилось на цепи держать, чтобы шибко не бегали, ни сном, ни духом! После всего, что наговорил этот выброс из Небытия, угождающий нечисти, он должен был провалиться сквозь землю, завидуя Бабе Яге черной завистью! Наверное, завидовал — вот и чернил людей…. 
      — Да зачем же так далеко от людей такую избу держать?! — изумилась Манька, озираясь по сторонам. 
      — Чего людей-то пугать, — объяснила Баба Яга, — в сказках одно, а на деле страшно в ней жить! Куринным ее мозгам много ли надо? Хозяин добрый, а какой хозяин жить в такой избе стал бы? Мучаюсь, а терплю, куда деваться-то, раз уж согласилась…
      — А баня? Она ж не может за твоей избой плестись по стежкам-дорожкам, — ошарашено проговорила Манька, разглядывая во все глаза хозяйку сокровища, о котором только в сказках слыхивали. 
      — Это почему же? — ехидно поинтересовалась старуха-молодуха. 
      — Ну, как, не положено избам….  — растерялась Манька.  — Ну, если одна полукурица, вторая тоже что ли?
      Она не могла прийти в себя, чувства бушевали противоречивые.  Не верилось, что стояла на половице, под которой, может, как раз нога была! Была Посредница богатая, если две избы на курьих ногах имела.  У такой избы все четыре угла — красные! И где такие продавали?! Кто мог сделать?! И хоть не прикладывала Баба Яга руки, все же была хозяйкой и знала, наверное, что избе по нраву.  Везло же людям, и все-то у них было! Как после этого не подумаешь, что умнее не найдешь человека? Нехорошо было думать о хозяйке плохо, разве ж могла изба приветить плохого человека?
      Мало ли что наговорит Дьявол — ему все люди нечисть!
      — И баня полукурица-полуизба! — доверительно призналась старуха-молодуха.  — Сами пришли и уговорили принять их, как имущество.  Всем я хороша! — похвасталась она, выставляя грудь и подперев руки в бока.  — Так ведь и ты меня искала! И тебе ума на жизнь не хватило!
      — Да-а?! — совсем уж удивилась Манька, признавая правоту Бабы Яги. 
      Что правда, то правда.  Вот разве к ней изба прилепилась бы? Да ни за что!
      А вдвоем и Манька была бы при доме, и изба при хозяйке, так разве Манька бы так с избами обошлась? И не нужна была бы ей Посредница, и наплевала бы на Благодетельницу…. 
      Но жизнь у нее текла не к морю-океану, а обратно, в болото.  Реку вспять она повернула, а жизнь как была, так и осталась…. 
      Манька вдруг явно ощутила, или ей так хотелось думать, что в пространстве над всею этой вонью ворошили избы свою боль и несбывшуюся надежду, когда о гранит разбивается мечта.  Или это были ее надежды?. .  С другой стороны, взять тот же дом, который построила — не хватило ей ума в нем пожить, а кузнец господин Упыреев и пожить смог, и резные ставенки поставить, и огород был любо-дорого — пока драконовым дерьмом ее не изгадило. 
      Маньке стало горько.