Да в Благодетельнице ли дело?
      Нет, изба-курица не стала бы ее искать. 
      Дьявол скромно присел в уголке у двери на сундуке, заложив ногу на ногу, почти слившись со стеной.  Вел он себя очень скромно, посматривая на Бабу Ягу с почтением.  Баба Яга Дьявола не замечала, как все — она прошла в тот угол и, просунув сквозь Дьявола руку, порылась в кармане шубы, вытащила кошелек и сунула его за пазуху.  Дьявол даже не успел посторониться. 
      Манька не удивилась, все так делали. 
      Посредница сразу успокоилась, даже обрадовалась, вздохнув с облегчением и проворчав себе под нос: «Ну вот…»
      «Расскажи про избу!— мысленно попросила Манька Дьявола, когда старуха скрылась за занавеской.  — Откуда избы взялись? Вылупились что ли?»
      — Избушка не курица, размножается по-своему, — ответил Дьявол вслух, нисколько не заботясь, что Баба Яга его услышит, он прошел к столу и сел на лавку рядом.  — Ну, из яйца! А яйцо кто сделал?
      — А, так все же был плотник! — забывшись, радостно воскликнула Манька тоже вслух, во все горло. 
      Заметив, что старуха-молодуха выглянула из-за занавески и смотрит на нее с недоумением, перешла на мысленное обращение: «А мне могут такое яйцо сделать? Может, мы не к Благодетельнице, может, мы избу достанем сначала? — Манька сделала умоляющее лицо, переведя жалобливый взгляд свой на Посредницу, когда она нахмурилась. 
      — Я говорю, богато живете! — виновато произнесла она, улыбнувшись ей.  — Это ж, какой плотник мог такую избу родить!
      И снова перешла на мысленное обращение, ткнув Дьявола в бок — «А там и железо сносится, и препятствия не будет между мной и Помазанницей.  Без железа-то мы скоренько добежим!»
      — Ну, Манька, — угрюмо проворчал Дьявол, скорчив кислое лицо.  — Сама-то понимаешь, чего просишь? Где ж такому плотнику найдешь заплатить? Он руки тебе не подаст! Избы-то, поди, сбежали от такой как ты….  И поделом ей, избе руки хозяйки нужны — а ты разве хозяйка?!
      Манька опустила взгляд на колени, безусловно понимая, что Дьявол был прав.  Зачем она избам со своими язвами и железом? От нее и люди-то шарахались.  Руки сразу стали лишними, и сунуть их было некуда — она положила одну руку на колени, вторую на стол, но они все равно были чужими. 
      — Был плотник, не был, что тебе от моей избы? — старуха уставилась на Маньку подозрительно, голос у нее стал угрожающим.  — Уж не позавидовала ли ты мне? Чай, обобрать решила?
      — Нет, что вы! — горячо воскликнула Манька, замотав головой.  — Я это… я понять хочу!
      — Да хоть на цепи, а со мной избе-то все одно лучше! — проворчала Баба Яга, отворачиваясь к котелку.  — По делу ведь и прийти не можешь….  — заругалась она.  — Вон как обернула — соблазнилась избой моей! Ты, Маня, мое оставь! Мы тому и рады, чем Бог подает.  А не подает, значит, не достойна ты — вот и прими убогость свою, как должное.  Вот оно, нутро твое, вылазит! Достать такую внутренность не грех, а благо! Как с таким нутром жить? Не удивительно, что мать и отец от тебя отказались, и люди бегут, и даже Дьявол, такими как ты, брезгует — прибрать не сподобился…. 
      — Так вы про это… в смысле, про внутренность? Чтобы я поняла? — Манька сердито взглянула на Дьявола. 
      — Ну а как же! Вот рассмотрим тебя, — проскрипела Баба Яга, слегка поперхнувшись.  — Ведь человеку проще спалить свое добро, чем в твою руку передать! А отчего, думаешь, такое происходит? — она прищурилась. 
      — Не знаю, — ответила Манька с видом прилежной ученицы.  Она скромно потупилась и слегка покраснела, поправляя скатерть все еще чужими руками.  Она не ожидала, что Посредница будет рассматривать ее внутренности прямо с порога. 
      — Уважаю такого человека.  Пусть не имеет, но бережет добро свое, а ты умеешь разве? — с видом строгой учительницы продолжила Баба Яга.  — Но постыдного в этом ничего нет… — обратилась она к Маньке, повернувшись и пройдясь перед нею с важным видом, зажимая в руке поварешку.  — Доброму хозяину служба в радость.  И переступят избы черту, а там снова меня вспомнят — по службе оправдание им.  Образцовое служение в заслугу поставит Господь и тому, кто хозяином ей был, за то, что могла грамотно своим добром распорядиться, поставить раба на место, не позволив на Господа заступить.  Сына своего позовет — и будут думать, как наградить сестринский труд.  А ты что бы могла дать избе? Какое от тебя добро? Гнилая ты — и Бога нет, отверз уста и проклял за грехи твои.  Карма это, Маня.  Тяжелы грехи, но не за горами смерть твоя.  Пройдешь до смерти со смирением, и вот она твоя радость — Царствие Небесное.  Награда душе твоей.  Умри достойно — и отойдут грехи, ибо поняла, тяжелы они были.  А жизнь наша, Маня, по грехам нашим из прошлой жизни дается.  Куринный у избы ум, а то в страхе бежали бы от тебя, — она погрозила костлявым кулаком куда-то в воздух.  — Если еще раз взбрыкнете своими погаными лапами, поминки я вам справлю, горстью пепла развею по закоулочкам!
      Баба Яга сразу успокоилась, заметив заинтересованный Манькин взгляд и посеревшее вытянутое лицо. 
      Получается, они ее не захотели искать?
      Посылала их Баба Яга, наверное….  Сидят на цепи, а туда же….  Пастухи всегда умнее коров — и молоко им, и мясо.  Избы пришли пастись к Бабе Яге, не к ней — чем не награда? Но ей пастух был не нужен — она шла, чтобы избавиться от пастуха.  Пренебрежение изб ее задело — может, вонь изб изнутри прикрывала гнилые нечистоты умного начала, которыми они рассматривали ее, Маньку?! И как только достигали возвышения над человеком, бегали по нечисти и доказывали свою хитро-мудрую науку побеждать?!
      Манька скептически про себя усмехнулась — не видела она заслуги старухи-молодухи перед избами, чтобы позволить так над собой измываться, хоть ты тресни! Разве жила Баба Яга в них? Разве видела в них избы? Разве любила? Да, не было у Маньки денег, но ведь и у изб их сроду не бывало — вряд ли Баба Яга платила им за верную службу. 
      Но избы, видимо, считали по-другому. 
      Манька горько вздохнула: сама-то, чем лучше их? Не к нечисти, разве, шла на поклон? Вот так же, как избы — а нечисти много не докажешь!
      Она хотела возразить Бабе Яге, что как раз наоборот, Бог учил только себя любить, не сотворив перед ним кумира, идола или их иконы, но вовремя вспомнила, что учил ее так Дьявол, который у людей был Пугалом.  А Сын Отца учил прежде любить себя, а Отец как бы сам собой приложится.  Даже апостолы не имели в себе заповедей Дьявола: «Что же вы ныне искушаете Бога — сказал Апостол Петр, когда Посланцы к язычникам заспорили между собой, — [желая] возложить на хребтину учеников иго, которого не могли понести ни отцы наши, ни мы? Но мы веруем, что благодатью Господа Йеси Спасителя спасемся, как и они…» Вера в спасение не мучает людей, как Дьявол, который не верил, что с железом, которое суть кровь, можно хоть как-то спастись. 
      Она промолчала, прикусив губу, еще раз огляделась, с сожалением оставляя мысли об избах. 
      Каждому по вере. 
      Правильно верили, неправильно — во что верили, то и получили.  Кузнец Упыреев верил, Баба Яга верила, Благодетельница верила — имели.  Сама она то верила, то не верила — и не имела.  Может, надо было верить так, как они верят? И изба, наверное, верила — не верила, поэтому и не поднялась до своего стада.  Но опять же, мало таких, которые молятся день и ночь? А где счастье? У Бабы Яги место перед иконой не протерто — не по молитвам Спаситель раздает… Наверное, тоже карма — грехи из прошлой жизни…. 
      И перестала слышать в тихом постанывании половиц неосуществленные мечты, отпуская избу от себя.  Точно так же, как отпускала человека, который исторгал ее из своей жизни, когда убогость своя, в его собственных глазах, начинала казаться ему меньшей по размерам, чем видел он ее в Маньке.  Нет у нее такой — и не надо! Чужие это были избы, но умные, наверное….  Что бы они увидели, если бы посмотрели на нее? Железный ужас… — и бежали бы на край света к той же Бабе Яге, у которой железа на себе не было, или было, но такое, как у тех разбойников, которые железом своим не тяготились.  Дьявольское железо.  Ей ли учить?
      — Вот, Маня, раскрыла грехи твои перед тобой.  И больно мне, что противишься судьбе своей, — произнесла Баба Яга с горечью.