Только вот, меня волнует другое: мне, что всю жизнь теперь эти «колёса» в себя закатывать?
     - Нет, Серёж, нет, таблетки только помогли остановить развитие кризиса, затормозили возбуждающие импульсы в коре…
     - Не умничай, папань.  Давай ближе к теме. 
     - Так вот, – отец смутился и, чтобы собраться с мыслями достал сигарету и прикурил.  Выпустил дым, после чего продолжил, – главное, что поможет сейчас тебе избавиться от навязчивых образов и идей – это наша с тобою работа.  Понимаешь, совместная работа! И потому ты мне должен полностью довериться, пусть не как отцу, но как собственному лечащему врачу.  А это значит, что нам вместе придётся вспомнить и твоё детство, и юность; выявить то влияние, которое на тебя оказали друзья, родители, особо значимые события жизни.  Думаешь, я не понимаю, каких сложностей мы могли бы избежать, поручи я твоё лечение доктору Лазарчуку? Твоя обида на меня породила ненависть и недоверие, а раздирающий меня, комплекс вины, мешает относиться к тебе, как к рядовому пациенту клиники.  Но зато, того маленького Серёжку, который по-прежнему живёт твоём сердце, я знаю лучше всякого Лазарчука!
     - Откуда ты меня знаешь? – не успел вовремя подавить грустную улыбку Сергей.  – Я и сам-то вспоминаю нашу с тобой жизнь, как сон.  Все эти прогулки по городу, сказки на ночь…
     - Но скажи мне, ты был счастлив тогда?
     - Спрашиваешь… но сейчас-то, что это меняет?
     - Многое, Сергей, многое! Ты поверь уж мне на слово, я ведь знаю, что говорю – не один год изучал эту тему – тот Сергей твоя личность! И как бы кто ни старался вытравить его, подавить, привить ему новую мораль – судить тебя по поступкам всегда будет именно он.  Всю жизнь.  Ты можешь научиться затыкать ему рот, пропускать его замечания мимо ушей, затуманивать алкоголем (или ещё чем похуже) его взгляд на вещи, но по-настоящему расти и развиваться ты сможешь, лишь взращивая и развивая те качества, которые присущи ему. 
     - Да папань, поздно ты меня бабке с мамкой отдал на растерзание.  Глядишь, сейчас счастливым человеком был бы.  – в его задумчивом взгляде полыхнул злой огонёк.  – И не боялся бы крови…
     Отец метнул на него горький взгляд.  Опустил глаза. 
     - Ну не скажи, не для того люди рождаются, чтобы разрушать жизнь…
     - Да ну?! может и тебе есть чему у меня поучиться? А, папань? А то я могу порассказывать, что за окнами твоего кабинета творится. 
     Владимир вытащил следующую сигарету, – предстояла сложная часть разговора, – чиркнул зажигалкой, глубоко затянулся и, выпустив дым, некоторое время просидел в задумчивости.  Сергей ему не мешал.  Понимал, наверное, как жаждало сейчас, то самое, сокрытое под хламом суровой жизненной правды, его «я» получить от отца опровержение своим словам. 
     - Ты имеешь ввиду жестокость… – проговорил отец.  – Под этим понятием не следует подразумевать страсть к разрушению.  Люди, если это нормальные люди, стремятся к объединению, с последующим обустройством своего быта.  Это заложено у нас в генах.  Но окружающий мир опасен.  Людям приходится становиться жестокими: убивать зверей, чтобы самим не погибнуть от их когтей или от голода; сжигать и вырубать леса, чтобы строить города; идти войной на соседние народы, чтобы самим не быть стёртыми с лица земли.  Ты можешь сам вспомнить массу примеров, но заметь, всё это они делают сообща. 
     - Сообща избивают «лохов» в парке.  Сообща насилуют «тёлок» в подворотнях.  Сообща «ставят на уши лабазы» и банки.  Ещё нужны примеры?
     Врач пристально посмотрел на своего сына. 
     - Ну вот, сынок, мы и дошли до сути проблемы. 
     - Да? ну-ка валяй, говори.  – сын даже отвлёкся от соскабливания какого-то пятна со своего халата. 
     - Только перед серьёзным разговором я хотел бы уточнить у тебя кое-какие детали.  Например, считаешь ли ты сейчас, что твои кошмары это воспоминания о реальных событиях? И в существование вампиров веришь ли ты? Только на чистоту!
     - Нет, теперь мне верится, что это просто сон.  Но, первое время, он снился мне каждую ночь и, порядком, допек.  Но больше всего мне хочется узнать, что же произошло в ту ночь.  Мне кажется, что меня укусили, и я всё время пытаюсь вспомнить, как это произошло.  Иногда даже начинает казаться, что вспоминаю.  Поэтому не знаю, верю ли я в вампиров или нет…я жду, я боюсь.  и…
     - Нет, а о вампирском братстве тебе что известно?
     - Ну, что? Укушенный, тоже становится вампиром.  Примыкает к основному «стосу».  Вот, все.  Короче, я фильм про Блэйда смотрел, а больше ничего не знаю. 
     - Дракулу не читал?
     - Нет. 
     - Ладно, у нас впереди еще сеанс гипноза, он должен всё прояснить.  Сейчас же нам важно установить и устранить саму причину возникновения навязчивого состояния.  И ещё, что общего у тебя с этим Гремером?
     - Это мать уже «настучала»?
     - Не забывай, у нас должно быть полное доверие, иначе ничего не выйдет.  Только, знаешь, если можно, выражайся, пожалуйста, на нормальном человеческом языке, а то я не всегда тебя понимаю. 
     - Гремер…он живёт в нашем дворе… «баклан», ну хулиган.  Ну, что ещё… пацан, вроде, правильный.  За меня «мазу держит»… это… поддержку дает, что ли. 
     - Ну а у тебя-то с ним чего общего?
     - Да ничего, по большему, это я больше матери назло.  – Владимир увидел, как у Сергея на скулах шевельнулись желваки.  – Гремер таких, как я раньше постоянно во дворе «строил», то есть, ну, задирался, что ли.  Деньги отбирал, издевался.  Однажды мы с ним подрались, и я дал ему пиз… ну, побил, короче, его и Балку.  После этого, где-то через неделю, они прижали нас у школы.  С ним были старшие пацаны и Зубрик.  Зубрик – блатной, авторитетный.  Ну, так вот, пока эта «босота» избивала моих друзей Мишку с Виталькой, этот Зубрик со мной беседовал.  И, понимаешь, бать, я, как последняя «шугань», за своих друзей не встрял, не вступился.  Я стоял и общался с ним! И даже гордился потом тем, что один из всех, якобы, сумел уладить конфликт грамотным разговором.  После этого, Зубрик запретил Гремеру с дружками меня трогать.  Но всё равно они ежедневно стали приходить ко мне звать гулять, короче, начали втягивать в свой круг.  Мы ходили на дискотеки, пили в парке вино, задирались.  И никто не мог ничего нам возразить.  Нас боялись.