Гиена для него была своеобразным символом грязи, низости, подлости, в общем, обитателем дна.  Пес видел что-то нарочито пошлое, извращенное в их конституции – эта вечная сумасшедшая полуулыбка-полуоскал, навсегда изуродовавшая морды, непристойное, как бы присевшее, положение задних ног.  И вообще, гиены вызывали у него глубокую антипатию.  Но эта гиена кого-то очень сильно напоминала, кого-то хорошо знакомого и столь же прочно забытого…
      -- Что, Рыжий Пес, испугался? – гиены тоже были силой, они могли запросто разорвать один на один любую собаку, встретившуюся на дороге, кроме того часто болели бешенством, и никто не хотел с ними связываться. 
      -- Я знаю тебя? – Пес прочнее встал на лапы, уперся, готовясь к броску.  Не нужны ему такие знакомцы.  Но гиена вполне миролюбиво присела на ободранный обрубок хвоста и растянула пасть в улыбке:
      -- Рыжий Пес, ты все так же принимаешь любой вызов на бой? Время не научило тебя уклоняться?
      -- Не вижу смысла. 
      -- Пес! Помнишь Парк? Наш старый Парк?
      И тут пес расслабился.  Да, знакомец, настолько старый, что не промелькни перед глазами воспоминание давней драки, где он продрал Псу бок, после чего они очень долго были закадычными приятелями, Пес развернулся бы и ушел, предоставляя сумасшедшей гиене развлекаться в одиночестве.  Но Пес твердо помнил всех немногих, кто смог прижать клыки к его горлу. 
      -- Не ожидал? – насмешливо оскалилась гиена.  – А я живой.  Правда, не совсем целый.  А ты все так же?
      -- Да уж.  Должно же что-то оставаться неизменным… -- улыбнулся пес и плюхнулся на землю. 
      Много воды утекло.  Подернулись дымкой забвения общие воспоминания.  А ведь было что вспомнить! Жаль, что никому не расскажешь.  Многое было явно лишним. 
      По молодости, шальной и безрассудной, они вместе с теми, кто хоть как-то был похож на волков, и еще не стал гиеной, куролесили по всему городу.  Гоняли лис, нападали на случайно забредавших с другого конца города шакалов, забирались в какие-то лазы и все пытались что-то делать.  А потом и это надоело. 
     Выли на луну – Пес с надрывом, тоскливо; гиена – взлаивая, насмешливо; шакалята – с энтузиазмом, радостно.  Надирались чего-то чрезвычайно вонючего, после чего расслабленно бродили, пошленько хихикая, дрались или валялись в изнеможении под кустами.  Наутро пес всегда очень мучился жаждой и проклинал вчерашний день, зарекаясь надираться вместе со всеми.  И тут в голове невольно всплывал образ волка.  Вот уж у кого ничего не болит.  Пес проклинал и свою жизнь, и приятелей, и это дырявое небо, под которым появился Псом. 
      Собак в городе было очень много, и их потихоньку травили, невзирая на запреты.  Травили неумело, поэтому часто можно было увидеть толпу, в голос смеющуюся над отчаянно смердящим смертью куском мяса, щедро приправленным стрихнином. 
      Но нашелся умелец, ухитрившийся поделить кусок на настолько мизерные дозы, что стрихнин стал неспособен убивать.  Проглоченный кусочек через некоторое время доводил до полной расслабленности всех мышц, помутнения рассудка и съехавшей крыши.  Потом начинало колбасить – что вполне естественно, потому как яд.  Мышцы сокращались, немыслимо выгибая тело в конвульсиях, лапы беспомощно скребли по асфальту, а глаза бессмысленно смотрели внутрь.  Все внутри сжималось в маленький комок, сердце замирало и что-то сладкое до ужаса подкатывало к горлу.  И так до бесконечности субъективного времени. 
      Правда, наяву это длилось не так уж долго.  Оттого и становилось страшной заразой, потому как в запале азарта некоторые проглатывали опасную дозу.  И таких было не жалко, потому что сами дураки.  И становилось как-то беспомощно и жутко однажды не справиться с собой и поддаться искушению. 
      С сотоварищами было как-то пусто.  Не то, чтобы скучно, но все время чего-то не хватало, то ли доверия, то ли самого желания верить.  С шакалами – скучно.  Что могут шакалы? Мелкие, вечно голодные, прихотливо развлекающиеся кражами… С гиенами было грязно.  Гиены ели всякую дрянь, не обращали внимания на неудобства, часто умирали от стрихнина и учили молодежь пошлым грязным вещам.  С лисами было весело только первое время – до пятой.  А потом становилось никак.  Лисы были разбитные и похотливые, вели более-менее изысканный образ жизни, то есть питались отборными – в смысле, отобранными – отбросами, часто собирались в большие стаи и заваливались в какое-нибудь злачное место, где предавались полному разврату.  К лисам часто присоединялись бывшие домашние псы в подпитии, интеллигенты до мозга костей.  Они заискивающе философствовали, спорили на пьяную голову и думали, что знают, как надо жить, просто им всегда чего-то не хватает, чтоб начать жить по-настоящему – то средств, то времени, а то и просто не с кем.  А с бродячими псами Пес чувствовал себя настолько неуютно, что мог находиться с ними рядом только в нетрезвом состоянии.  Быдло, примитивное, простое до извращения.  И то и дело у кого-то прорезалась сумасшедшая улыбочка и слышался бесовский хохот.  Псы потихоньку превращались в гиен.  И сам не замечая, Пес бежал от гнетущего ощущения одиночества в чужие стаи, где его охотно принимали.  Разумеется, шептали за спиной – «Волк! Настоящий! Да клянусь вам!», но скорее в насмешку, чем считая так на самом деле. 
      А с этим знакомцем, тогда не совсем гиеной, Пса связывала не то, что дружба… Просто это была единственное существо, сумевшее в чем-то убедить молодого Пса.  Пес не верил никому, но в словах ЭТОЙ гиены была толика здравого смысла.  Гиена разваливалась на теплых со дня камнях и долго рассусоливала про жизнь.  И Пес верил, потому что еще не знал, что бывают просто некрасивые слова.  Слова, не значащие ничего, ветер, несущий в себе запах обмана.  И вставал с этой гиеной плечом к плечу, когда впереди появлялись незнакомцы, и был готов загрызть любого за правду – за ту правду, которую преподавала ему гиена.  Впрочем, почти наверняка знакомец сам верил в то, что говорил. 
     Пес раньше ничего не принимал на веру, но тут доказательства были неоспоримы.  Просто потому что были заведомой игрой словами, в которой Пес еще совсем ничего не понимал. 
     Пес, с легкой подачи гиены, стал свято верить в то, что сам никогда не ошибается.  Потому как научен опытом.  И каким! Практически собственным.  Ну как было воспринимать гиену отдельной личностью, когда они говорят, думают и делают все одинаково?
     И Пес стал считать, что только так и нужно – быть все время правым.  Даже если и не так, то всегда находился повод оправдаться, хотя бы перед собой.