Он растерялся, поотстав, глядя ей вслед.  Шмыгнув носом, нагнал, пристроившись сбоку. 
     Некоторое время продирались сквозь ельник.  Вскоре он закончился.  К своей радости, Манька обнаружила забытую грязную дорогу, поросшую травой и мхом, укрытую сухой хвоей и не сгнившими прошлогодними листьями.  Она бы и не заметила — наверное, ночь была в самое темное время суток, но незнакомец стоял на колее, проделанной человеком, а деревья в том месте ровно раздвинулись, открывая чистый участок неба с яркими звездами.  Незнакомец висел в воздухе, как светляк, но при этом сам ничуть не светился….  Скорее, подсвечивал себя со всех сторон….  А чем, непонятно, источника у света не было. 
     Незнакомец тоже облегченно вздохнул, будто вымотался не меньше. 
     — Фу, — произнес он, отряхивая с плаща сухие веточки, сняв несколько с ее волос. 
     Манька усмехнулась, вспомнив, как проплывал он сквозь деревца, не забывая скорчить при этом мучительную мину.  Его фантастическая способность удивила ее.  Не человек, а туда же!
     Неловкое молчание затянулось. 
     Было темно, силуэты елей и полуголых лиственных деревьев то угрожающе надвигались со всех сторон, то отодвигались в отсвете незнакомца.  Манька шла торопливо, насколько позволяло железо.  Дорога постепенно становилась накатанной, а спустя час колеи, затопленные талой водой, стали глубокими и превратили ее в непроходимую.  Свернули на обочину, и шли уже по едва оттаявшему краю.  Глаза ее привыкли, и видела она дорогу довольно неплохо.  А еще через час лес вдруг резко оборвался, открыв взору деревню на краю поля, знакомую ей до боли, освещенную уличными фонарями. 
     Жители уже спали, огни горели лишь в трех-четырех домах.  Наверное, забыли выключить свет, или бодрствовали, как бывало, она, когда мучила бессонница.  До рассвета было далеко, но первомайская ночь короткая.  На земле еще лежала темень, а уже воздух наполнился голубоватыми рассветными сумерками.  Небо стало светлым, звезды гасли одна за другой. 
     Здесь страх оставил ее. 
     Манька с радостным видом обернулась к незнакомцу, чтобы поблагодарить. 
     Но он опередил. 
     — Не стоит! Не все в этом мире имеет запах мертвечины.  Рад был нашему знакомству.  Куда ты теперь? Домой? Вижу, год не прошел для тебя даром…. 
     Манька пожала плечами. 
     — К Посреднице, куда же еще-то?. .  — сказала она с тоскою. 
     Незнакомец смерил ее взглядом. 
     И вдруг оживился, заметив, как Манька с тихой надеждой прощается со своей деревней. 
     — Провожу, что ли немного… Посмотреть уж больно любопытно, чем у блаженных позором застолбленная дорога заканчивается! — взгляд его был не то, что добродушен, с укоризной и любопытен.  Он встал рядом, будто прощался с деревней тоже.  — И кто, Господи, посадил на твоей земле такое гламурное деревце? — незнакомец покачал головой, ни к кому не обращаясь. 
     — Ты что ли столбил, чтобы позорной ее называть? — по привычке резко ответила Манька, не имея никакого желания в этот миг видеть незнакомца рядом.  Все равно он был… какой-то не материальный.  И любил Благодетельницу.  Пусть бы любил, она ее тоже не ненавидит — но ведь станет высмеивать.  И когда дойдут, выставит в невыгодном свете.  И кого Благодетельница послушает? А деревьев на ее земле — черемуха, рябина, две яблоньки и куст смородины, да еще малина вдоль плетня.  Обычные, не гламурные, какие на каждом огороде…
     Ей было грустно.  И больно.  И тревожно. 
     — Без меня не обходится! — краснея, признался незнакомец. 
     Манька пытливо взглянула на него, вдруг сообразив, что не знает ни его имени, ни его происхождения. 
     — А вы… Вас как зовут? — спросила она, пожалев, что не поинтересовалась раньше. 
     — Дьявол, — представился незнакомец и галантно поклонился.  — Бог Нечисти….  Только я один, если можно…
     Манька на мгновение застыла, разглядывая незнакомца искоса, забыв об осторожном с ним обращении.  В голове поднялась какая-то муть из разных предположений, но рассматривать их она не собиралась.  Потом ее недоверчиво криво перекосило.  Минуты три она молча взирала на него, пытаясь осмыслить сказанное.  И не сдержав лошадиное «ыгы-гы-гы-гы!», заливисто загоготала. 
     Встречала она и чудаков, и мудаков, но незнакомец переплюнул всех.  Ей уже стало жаль расставаться с ним — было у него хоть что-то свое….  Не так как у людей, которые дорожили своей репутацией, боясь даже подумать обнаружить поведение, не свойственное общепринятым нормам. 
     — Хорош, врать! Откуда здесь Богу Нечисти взяться?! Дьявол, он… он…
     Манька сверлила незнакомца взглядом, подыскивала слова, внезапно сообразив, что не так уж много знает о Дьяволе.  Лицемерный, лукавый, лживый, боится крестов и молитвы, изгнан из Рая, действительно, Бог Нечисти — заведует чертями и демонами… В свое время пытался соблазнить даже Интернационального Спасителя Йесю, но тот не соблазнился ни государствами, ни хлебами, ни дружбой с ангелами…
     Она растерялась, не зная, как поступить: плюнуть в Дьявола, или обождать… И страшно стало: вот она правда о ней самой, вот почему не жаловал ее Спаситель Йеся….  Искушает ее? Но ведь она не Спаситель.  Плюнет, не плюнет — жизнь перемениться? Благодетельница полюбит? И с какой стати она скажет этому господину: «Извините, ваше имя меня не устраивает! Не могли бы вы перестать тут висеть?» Если уж на то пошло, земля тут была государственная, и не ему, это ей тут места не было.  Изгоняли-то не его, а ее…
     Незнакомец вел себя миролюбиво.  Хуже, помог ей!
     — Что, он? — вежливо поинтересовался незнакомец, сложив перед собой ладони лодочкой, отведя в сторону два мизинца, зажимая трость в подмышках и улыбаясь с некоторой озабоченностью. 
     Точно так же делал Святой Отец, когда Манька приходила на исповедь. 
     Пока еще ходила в церковь, стараясь быть примерной прихожанкой.