Через пару мгновений кто-то ударил в набат, который висел на каждой улице именно на случай пожара, призывая жителей.  Захлопали двери, окна засветились одно за другим, раздались возгласы –– деревня ожила. 
     — Видела? — довольный произведенным эффектом, спросил Дьявол. 
     Манька утвердительно кивнула головой, заметив в свете огня на краю деревни свою одинокую сараюшку, по окна вросшую в землю.  Но лучше бы гребешок подарил….  Или ножницы, которые она где-то оставила.  Во взгляде промелькнула надежда: может быть, там что-то еще оставалось из нужных ей вещей.  По крайне мере, незнакомец мог бы увидеть ее другую.  Оставаться лицом в грязи не хотелось, но, заметив людей, она тяжело вздохнула.  Плечи ее опустились. 
     — Ладно, пойдем, может, там чего-то найдется, — сказал незнакомец, приценившись к ее ветхой одежонке, будто прочитав мысли.  — Дорога долгая, и снимется с тебя не одно платье.  Если уж рядом, так отчего свой дом не проведать?
     — Увидят, — нерешительно произнесла Манька, покраснев до кончика волос. 
     — Эка невидаль! — проворчал незнакомец, засмотревшись на хоровод людей, тушивших пожар.  — Может, прежде чем метить обухом в Благодетеля, сначала им докажешь, – он кивнул в сторону пожарища, — что молиться надо не на нее, а на тебя?! — он усмехнулся.  — Двоих — троих забьешь насмерть, на пару улиц пустишь красного петуха, хорошо бы пару колодцев отравить! Сойдет и дохлая кошка….  Будешь эдаким Руби Гадом в юбке.  Замолятся, поверь! Ну, пока не поймают вредителя…
     — Хи!… — прыснула Манька со смеху, замечтавшись. 
     С незнакомцем оказалось легко, боль сразу куда-то ушла.  Мысль была интересной – почти правильной.  Может быть, просто не боялись ее? Всех боялись, а ее нет? Но ведь и она носы в одиночку поразбивала, когда ее всем миром…
     Манька прислушалась к себе: никаких желаний, на сей счет, не возникало.  Давно это было, в детстве, когда отбивалась.  И любила она и дома, и огороды, и деревню.  И людей.  И люди с ней здоровались.  Может, приличия соблюдали, так было заведено издревле, неизвестно кем.  А когда она порой забывала, задумавшись или расстроенная, ее обязательно останавливали и выговаривали. 
     Взглянув на свою сараюшку, Манька решительно взвалила на себя котомку с железом.  Правильно говорил Дьявол (если ему так нравится), кому до нее какое дело?! Особенно теперь, когда людям было чем занять себя.  Никто из них всерьез не интересовался ее жизнью — самим плохо жилось.  Только когда приходила удача….  злобно хаяли и радовались, когда нанятый человек изводил материалы, проделывая дело так, что после только хуже становилось.  Будто нарочно по миру пускал.  Сейчас вспоминать об этом было неприятно.  А одежда ей нужна.  И в избушке, наверное, что-то осталось.  Перед уходом она прибралась, уложила все самое ценное и полезное в мешок, а мешок спрятала под лестницу.  И только она знала, что там есть дверца. 
     В конце концов, это ее дом, ее одежда…
     — Пошли, — кивнула Манька, спускаясь по холму напрямую по полю, в сторону догорающего дерева.  — Надо успеть до утра.  Не хочу я их видеть. 
     Жители уже расходились, убедившись, что огонь не угрожает домам.  С утра надо было выгонять скотину, которая еще не привыкла пастись на пастбище, идти на работу, не проворонив автобус, отправлять детей в школу — каникулы еще не начались. 
     — Ну, Маня, не ожидал от тебя, что ты так не захочешь здесь жить! — удивился Дьявол, закутываясь в плащ. 
     
     В избе ничего не изменилось. 
     Брать было нечего — вор, сняв с петель дверь и заглянув в сараюшку, оставил ее.  Разве что молодежь сохраняла ее для себя, устроив из постели удобную ложу.  Здесь были одеяла.  Не ее, чужие.  Кто-то поставил буржуйку, выбив в трубе два кирпича.  Печь просела и обвалилась.  Огород затянуло дерниной.  Яблони и крыжовник выкопали и унесли, зато малина за лето разрослась.  Не остался инструмент.  Выбитые окна слепо щерились, будто прощались с ней навсегда.  Но приветливо зацветала черемуха, роняя белые хлопья лепестков. 
     Манька достала мешок с одеждой, вынула вещи, перекладывая в котомку, три пачки мыла, зубную пасту, новое полотенце.  Теплую зимнюю куртку одела на себя.  Теперь она знала, что в дороге все пригодится, и зима наступит быстрее, чем ждешь. 
     Дьявол поторопил ее, заметив, что в некоторых избах растапливают печь. 
     Но Манька уже собралась. 
     И с ужасом поняла, что вещей больше, чем может поднять. 
     — Так, — произнес Дьявол, заметив ее растерянность.  — Может, избу с собой заберем?
     Он вытряхнул содержимое котомки на пол, развязал узлы. 
     — Это наденешь, а это положим сверху! — приказал он, протянув ей железные обутки и посох.  – Подержи, – подал ей каравай, когда она обулась.  Два других каравая и две пары обуток, в которые для экономии места сунул запасное мыло и зубную пасту и зимнюю вязанную шапку, завернул в теплый свитер и брюки – уложил на дно рюкзака.  Они заняли больше половины котомки.  Котомку была не маленькой, она покупала самую большую, и свешивалась она почти до самых ног. 
     — Чтобы спину не мозолили, — пояснил он.