А люди показывали на нее пальцем, и побивали, и пугались вида.  Но мог иной пожалеть и поделиться куском хлеба, который Манька сразу же съедала, откладывая железный каравай на другой день.  Долгие переходы от одного селения к другому становились для нее сущим адом.  Она чувствовала, как люди отворачиваются и брезгливо плюют в спину, отстраняясь, точно видели перед собой чудовище.  А у огня не оставляли места, указывая туда, куда не доставал свет костра. 
     И тогда Дьявол пристраивался рядом и до самого сна призывал ее образумиться, намекая на праведность Благодетельницы, которая голосом своим умеет отрезвить и пристыдить человека даже в этом лесу.  А когда не соглашалась, рассказывал ей удивительные истории из жизни разных людей, которые находились поблизости. 
     Поначалу Манька ему верила, подходила и приставала с расспросами — и злилась, когда оказывалось, что Дьявол наврал от первого до последнего слова. 
     
     Но однажды история, которую он рассказал, произошла с человеком прямо на глазах.  Как раз после того, как тот заявил, что в жизни с ним ничего подобного не происходило. 
     История была о том, как больной пассажир просыпал свои порошки у него в телеге.  И товар, который он вез, после дождя пропитался этим порошком.  Три дня он продавал этот товар, а на четвертый уехал.  И вот, когда покупатели использовали товар по назначению, вдруг выяснилось, что порошок тот стал сильно действующим средством, и многие лечились от всех хворей на глазах у изумленных свидетелей.  Целыми семьями! И так обрадовались, что решили непременно сказать ему спасибо, ибо среди покупателей были Большие Люди. 
     Слушатели Маньке не поверили, сам он удивился, и даже обрадовался. 
     А спустя час их караван нагнали Чрезвычайные Стражи и объяснили человеку, что товар его….  имел некоторые особенности.  И многие жители того селение приглашают его на похороны своих родственников.  Товар конфисковали, самого его забрали. 
     Сразу же после отъезда Стражей и того человека, Маньку обвинили во всех грехах и оставили одну посреди леса….  Чтобы еще кому-нибудь чего-нибудь не ляпнула….  И благо, что в караване не оказались Святые Отцы — могли сжечь или утопить, высматривая экстрасенсорные способности, которых отродясь не имела. 
     С того времени каждое повествование она слушала с осторожностью, пытаясь определить: повествование на белое, или на черное? И с удивлением понимала, что язык у Дьявола обоюдоострый.  И так поверни, и так поверни — нипочем не поймешь, то ли шутит, то ли угрожает…. 
     
     А леса она боялась.  И как только оказывалась в стороне от костра, тут же ей слышались завывания зверей и урчания их желудков.  Когда темнело, страх проникал во все внутренности, и люди, бывшие неподалеку, на которых смотрела с завистью и обидой, не придавали ей смелости.  Она думала, как бы отнеслись к ней, если бы Благодетельница не пилила их каждый день: были бы такими же злыми? Ведь ничем не хуже была, и умела помочь.  Однажды в деревне сгорел дом, и голые хозяева выскочили на улицу, проходила мимо — первая подала человеку рубаху.  С себя сняла…. 
     Река осталась далеко.  Она попадала то в одно место, то в другое, но только не туда, куда нужно.  Переходам не было конца.  О Посреднице никто ничего не знал — и еще дальше отодвигали ее, когда она начинала выспрашивать.  И каждый смеялся, когда рассказывала, что собирается показать себя Совершенной Женщине.  Люди демонстративно закрывали уши, просили друг друга избавить их от нее, спрашивали, кто она такая, и как попала в караван. 
     Дьявол уговаривал отойти от людей, если уж собралась завершить начатое предприятие.  Злился, что не имеет в очах такую муку, которая не походила бы на обычную, всякому доступную.  Он считал, что гонения, чтобы развеять его смертную тоску, мука недостаточная, ибо имел перед глазами муки пострашнее.  В ее муке ему нравилось, что мучила она себя добровольно, да еще таким необычным способом, в то время, как где-то там люди резали друг другу глотки — обычное дело, дрались, выгоняли на улицу семью — тоже обычное дело, поджигали дома, издевались над животиной, что и мукой-то не считалось.  И раздражался, когда больные люди низводили благородную муку до своей низменной железной болезни, а она терпела.  И когда была с людьми, ему становилось скучно.  И надолго оставлял одну, когда слышал в ответ, будто специально заманивает ее в лес, а там скормит зверям и порадуется за Помазанницу. 
     Из правды слов не выкинешь, не согласиться с ним Манька не могла.  Половина из тех, с кем она ехала, точила на кого-то зуб, половина боялась, что вдруг окажется на ее месте — вне зоны теплого костра, половина рассталась с надеждой однажды подняться над суетой, а еще половина только то и делала, что пыталась устроить свою жизнь, как у соседа слева или справа… Но она знала, что Дьявол, хоть и говорил так, ее не любил, а не их. 
     А кто пойдет на смерть добровольно?
     Впрочем, есть такие… самоубийцы….  Но она была не из их числа…. 
     Конечно, ей самой тоже не нравилось, что получалось все как-то не так, как задумала, но у людей она могла дорогу спросить, заработать немного на пропитание, а когда следующее селение были далеко, дождаться проезжающих, которым платила немалые деньги, чтобы идти рядом.  Бывало, удавалось проехать в повозке, если караванщик попадал сердобольный или жадный до денег, нанимая ее вместо сторожа и приставляя к товару — плату она не просила. 
     
     Но однажды Дьяволу все же удалось вылечить ее от лесофобии. 
     Не увидеть в этом злой промысел было нельзя, но потом она часто вспоминала свое упрямство, и ругала, что не послушала Дьявола раньше. 
     
     Шла она с людьми. 
     Еда закончилась, денег не осталось.  Основную часть сбережений сразу отдала караванщику.  Дорога была длинная, обозный караван двигался быстро, и все на лошадях.  А кто-то на железном, который бежал быстро, но то и дело застревал в колдобинах и ухабах, и ждал, что его вытащат всем миром.  Дорога местами была хорошая, местами разбитая и размытая, и непонятно, почему называлась «новой».  Пешком за людьми не успела бы.  Остальные сбережения, завернутые в узелок и подвешенные на шею, кто-то умыкнул, пока спала, перерезав шнурок. 
     Когда Манька пожаловалась на вора, караванщик сделал вид, будто удивился, а потом заявил, что, мол, когда плату брал, думал, что не может она расплатиться по настоящей цене, занизив стоимость проезда себе в убыток.  А раз деньги есть, насчитал такой долг, что Манька ахнула.  И предупредил, что если не найдет чем расплатиться, когда обозначенное расстояние закончится, пойдет пешком.  И чай с того вечера ей уже не давали.  Да и у костра смотрели косо. 
     И осталась бы на дороге опять одна, если бы не Дьявол…. 
     Заметив, что люди обозлились на нее она обозлилась тоже. 
     Ведь не она, кто-то из них ее обворовал, а другие покрывали вора!
     И начала разводить свой костер, заваривая чай из разных трав, которые на коротких привалах собирала с Дьяволом.  Оказывается, люди его не видели, и он спокойно мог сидеть рядом с нею, или, обуздав лошадь, прокатится с ветерком, оборачивая вверх дном и повозку с товарами, и тех, кто в ней сидел.  Она в это время старалась скрыть смех, делала испуганное лицо, чтобы не заподозрили во вредительстве, как уже было однажды.