— Не от меня…
     Но не смеялся ли Дьявол, когда после ее фразы замечательные речи закончились?!
     — Что, «не от меня»? — переспросил один из трактирных людей.  — Она угрожает?
     «Стыд-то какой!» — подумала Манька, краснея, и решила честно признаться. 
     — Ну, Дьявол сказал: «не спасетесь!» Он меня мучить будет, если не скажу…
     — У нее что, глюки? — по очереди осмотрел присутствующих трактирщик, который держал ее, будто ждал ответа от других трактирщиков.  — Привет! — помахал он рукой, приветствуя Дьявола, но смотрел не в ту сторону. 
     — Примем к сведению! — Дьявол утер слезу.  — Человек слеп!
     — Вы можете мне не верить, но я вижу! — в сердцах сказала Манька, расстроившись еще больше, что люди ей не верят. 
     Она сердито посмотрела на Дьявола — опять он толкнул ее на осмеяние…. 
     И тут трактирщики с каким-то нездоровым интересом обступили ее со всех сторон. 
     И стали просить:
     — Растолкуй, может, поймем, как Дьявол, который вроде как не существует, замечен был тобой, и уважать себя заставил?! Не смешно нам, а страшно! Молитвы наши летели бы и к нему, если бы знали наверняка, что услышанными будут и долгие лета припас он каждому из нас…
     Манька засомневалась: правильно ли поступает, отказывая людям в знании необыкновенном? Вдруг обидела хороших людей? Может, недостаточно доказала она им свои чистые и бескорыстные помыслы? Сам факт, что они славили Ее Величество, был явлением обычным.  Что к ней с неприязнью — не иначе, докатилось до трактира радиовещание.  Но Манька была уверена, что ее простая незамысловатая речь вразумления должна были охарактеризовать ее с положительной стороны.  Не так, как Идеальная Женщина ее объясняла.  Тем человек и отличается от скотины, что думать умеет и в сердце носит жажду узнать многие пути, которые даются ему.  И в человеке, и в Дьяволе, и в Спасителе, и в Благодетельнице она искала только доброе.  И вся ее сердечная мышца была пронизана знанием, что если человек видит доброту другого человека, то уже никоим образом не сможет опрокинуть человека и закрыть ему дорогу. 
     Мало ли чего у нее нет, Дьявол был не ее Богом.  Но даже ей помог. 
     Например, собрать золотой песок.  Сама она искать никогда не догадалась бы.  А теперь у нее и платье новое, и запасы пополнила.  Дьявол ей нравился, но ведь и в самом деле люди его не видели, те же трактирщики, хотя он в это время стоял рядом и зубы скалил!
     Может, изначально повела себя неправильно? Пока в трактире была, все пыталась выяснить, видят ли они Дьявола лицом к лицу, рассказывая им про чудесные его способности и любовь, которую испытывает он к таким людям, как они, которые обладают завидным образом мышления и чужую боль чувствовать не умеют, а только себя.  А они, не сразу сообразив, что не просто так она спрашивает, разозлились. 
      «А если расскажу, — подумала Манька, — может, и они смогут его увидеть?!»
     Отмахнувшись от Дьявола, который в это время уже в ухо шепчет, что, мол, тут, Маня, неладно, что надо уходить, ибо нечисть — поворотила назад, потому как люди. 
     Она шикнула на Дьявола, так что он отшатнулся и повесился на люстре. 
     «Ничего, ему полезно, пусть повисит!» — усмехнулась Манька, усаживаясь за столом, над которым болтались ноги Дьявола. 
     И рассказала она про то, как встретился ей Дьявол, и как прошли с ним много дорог и испытали, чтобы свидеться с Благодетельницей, которую сам Дьявол лично помазал на царство. 
     Когда Манька раскрыла свой секрет, трактирщики забеспокоились не на шутку.  Об Идеальной Радиоведущей говорили разве что полушепотом.  Они о чем-то шептались между собой.  Она всегда предчувствовала беду.  Вот на этот раз стало ей тоскливо.  Добрее трактирщики не стали, скорее, наоборот.  Манька засобиралась.  Недалеко был еще один трактир гостиничного типа.  Извинилась, согласившись, что они, возможно, правы, но по-своему, и прошла к выходу. 
     И только ступила на порог, как голова ее на кулак налетела…
     
     Очнулась — тьма застила глаза.  Манька не сразу поняла, что произошло. 
     И только когда почувствовала, как болит голова от удара в висок, как штормит от сотрясения, и она не может встать, сообразила, что выставили ее из того трактира.  Спустя некоторое время, когда к ней вернулось зрение и осознание самою себя, она обнаружила свое тело под забором у самого края селения.  Пожитки ей вдогон бросили, а сверху еще железа добавили, так чтобы металлолома хватило на всю жизнь и еще после смерти осталось.  Но самое страшное — живой воды у нее больше не было.  И денег.  Одежду порезали и вываляли в грязи.  Ноги заковали в кандалы, за которыми тянулись на цепи чугунные шары, тяжелые, как имена, высеченные на них.  Руки и шею заковали в обручи и соединили цепью. 
     Дьявол сидел рядом и недовольно хмурился. 
     — Ну что, Маня, помолились на тебя? — спросил он, с искрой в глазах.  — Мда-а!
     Манька не ответила.  Губы ее распухли, и один глаз ослеп от крови. 
     — Мочи нет на это смотреть! — нахмурившись, угрюмо произнес он, прочитывая имена на гире.  С удивлением заметил: — Тут даже мое есть! Вот если бы не дала им волю, попустив в сердце свое….  Но и они хороши — да разве ж это железо?! — он брезгливо поморщился.  — Все на виду! И рыхлое, будто булка с маком….  — в голосе его прозвучало горькое сожаление.  — Честное слово, я сильно сомневаюсь, что оно могло бы им называться!
     Он брезгливо отцепил кандалы и наручники с ошейником, как мячик, перебросив железо с одной руки на другую, будто приценивался к нему. 
     — Уйди! — попросила Манька, едва пошевелив губами.  — Я не ходок… Мне не сдвинуться с этого места.  Это ты меня так?
     — Я бы прокаркал! — по-дружески напомнил Дьявол.  — Не могу сказать, что не я, ибо нечисть….  И что я — тоже не могу.  Люди, одержимые Святым Духом…. 
     И вдруг Дьявол легонько надавил на железо обеими руками, и из него вышел сок, и когда Дьявол отверз руки, Манька увидела, что от железа осталось немного, оно уложилось бы в один каравай.  И было, как размолотый порошок, и в самом деле, рыхлое. 
     Испытав зависть, Манька пожалела, что не успела рассмотреть, как Дьявол это сделал. 
     — Вот, Манька, — сказал он, протягивая железо ей, — как быстро я умею ходить по земле! Эх, — он с сожалением расстроено покачал головой, переживая за разбойников, — сколько ж мне учить: и мерзость надо уметь делать!
     И только в этот момент Манька сообразила, что Дьявол, с каким-то тайным злорадством, в этот раз направил свой гнев не на нее. 
     Она гадала, чем он так расстроен: или нанесенным ему оскорблением, отрицающий факт его существования, или — железо было некачественное?
     Приятно было думать, что первое.  И что, наконец, понял он, что не на ее голову покушались, а на его, типа: не Бог ты нам, раз ведешь Маньку к нашему Идеалу — навесил бы ей лапши на уши, и дело с концом! Сдавалось ей, что именно речи о нем самом приблизили развязку, ибо он, как порядочный Бог, должен был принять насилие над нею во время проповеди о нем, как попытку противиться его божьему велению, как посягательство на его авторитет, когда он, Бог, должен был считаться с покалеченными умом.  Но так это было или нет, Дьявол разобиделся страшно.  Издевательство над нею (или недостаточно качественное издевательство) — он принял близко к сердцу. 
     Да разве ж можно было показать себя в очах Бога восставшей тварью, указывая ему пути Господни?!
     Или, опять же — восставшей тварью, недостаточно приготовившейся к восстанию?!
     Среди прочего добавленного к ее скарбу, углядела Дьявол веревку с петелькой.