Но она не расстроилась: не каждому дано было понять ее затею, особенно, если человек радио слушал, внимая с верой каждому слову и не особо вникая, правду ли оно говорит.  Чего было с людей взять, если репутация ее была подмоченной. 
     А вот пускай, потом скажут, когда Ее Величество во всеуслышание признается, что неправа была, помянув по радио имя ее, что не дело задумала — вот уж удивятся!
     Поход предстоял непростой. 
     Не слыхала она, чтобы человеку, если его во дворец не пригласили лично, удалось бы повидать Благодетельницу и обратно живым вернуться.  В жизни такого не было.  Запросто могла она добраться до дворца, но кончилось бы тем, что или назовут бунтарем и посадят на кол, или горстку пепла оставят от нее царевы драконы, мимо которых и мышь не проскочит.  Если не хотел кто из Благодетелей встречи — не достать было Благодетеля….  А очередь к Благодетелям была расписана по минутам на сто двадцать лет вперед.  И опять же, не было такого, чтобы кто-то дожил до обозначенного часа…. 
     Но не для того она собиралась к Совершенной Женщине, чтобы разом обречь себя на другую беду.  Нет, добраться до Ее Величества нужно было живой и невредимой!
     И так она думала, и так, как повидать первое лицо государства. 
     Чувствовала, если не выскажет накипевшее, в гробу лежать спокойно не сможет — будет ворочаться.  Жить хотелось не через сто двадцать лет.  Пробовала примкнуть к оппозиционерам –– в государстве их было много, но и оппозиционеры открестились от нее, как от чумы.  Как все прочие, только злее, ибо опозиционировать в государстве не каждому разрешали, а только тем, кто за это из государевой казны зарплату получал.  И никто нужду ее рассматривать не собирался.  А когда понимали, что к ним лезет конкурент, изводили не хуже Благодетельницы, будто она хаять шла, а не поговорить по-человечески. 
     Но о себе Манька знала, что не таит худое — со смирением, с надеждой, с чаянием пробивалась к Радиоведущей.  Чтобы успокоить, а не обвинить. 
     Но кто поверит?
     Помощи ждать было не откуда: как ни крути, а получалось –– неблагонадежная. 
     И куда? Никто толком сказать, где живут Их Величества, не мог. 
     Пробовала она письмо написать.  Письмо вернулось в деревню с припиской: «По такому адресу указанное лицо не проживает, а если вы еще писать станете, мы сами к вам приедем, чтобы Благодетелям пожаловаться, на которых вы пожаловались!» И кузнец господин Упыреев с жалобой на кузнеца господина Упыреева разобрал ее жалобу так:
     — И пусть тебе письмецо твое станет уроком! А когда придет к тебе страшный человек с топориком, ну или, с пистолетом, не удивлюсь… Страшен я, Маня, в гневе!
     Все говорили: там! — и каждый неопределенно показывал рукой, и каждый раз в разную сторону. 
     На карте столица была — на другом краю государства, но сами столичные признавались, что ни разу Царя и Царицу не видели.  Разве что драконы над столицей иногда появлялись, выявляя вражеские лица. 
     Но они и над Манькиной деревней летали туда-сюда…. 
     
     Да так высоко, что не разглядеть!
     
     Никто бы и не знал, но подметили: вдруг одновременно на всех нападает дрема. 
     Очнулись, а шапки в руках или на земле, сами в грязи, будто бежали по лужам. 
     И не догадались бы, если бы однажды на дом зажиточного деревенского кузнеца господина Упыреева, по прозвищу дядька Упырь, не свалилась с неба куча дерьма…
     Она как раз рядом стояла, хотела посмотреть на дом, который построила — узнать, как кузнец устроился в нем.  По бросовой цене он выкупил его у кредиторов.  Как раз хватило закрыть половину долга.  А огород у кузнеца Упыреева ухоженный, всем на зависть, кочан к кочану, морковочка к морковочке, крыжовник в рядочек.  И не к стати вспомнила, что земля на ее огороде совсем бедная, второй год ничего не родилось.  Подумала еще: вот бы ей навоза…
     И так она порадовалась за кузнеца господина Упыреева, что решила:
     «Не буду смотреть, сама себя по ветру пустила! А если строила, то строить надо было без кредитов — тише едешь, дальше будешь.  Хорошему человеку дом ее достался, с руками хозяина….  Вот и огород у нее был бы не такой! Это ж, сколько навоза надо, чтобы так-то обиходить –– ведь целого состояния стоит!»
     А тут раз — и дерьмо летит с неба!. . 
     Неожиданно поднявшийся ветер принес дерьмо и накрыл им дом сверху донизу, проломив крышу и второй этаж до первого. 
     Много было у драконов дерьма: дом скрылся в нем, будто утонул в озере. 
     Не сказать, что было неприятно.  Дерьмо три года вывозили всем миром –– и ей досталось.  Но ей больше и не надо.  Пожалуй, от такой кучи никто бы избавлять ее не стал. 
     Но как господин Упыреев матом крыл Горынычей!!!
     Послушать приходила вся деревня. 
     А деревня у Маньки была не маленькая.  Только бедная. 
     
     Где-то краем сознания она понимала, что все может выйти не по ее разумению, но судила так: каждому человеку дано понять другого.  Она не делила с Идеальной Женщиной ничего из того, что имела, и ничего не желала, что было у нее.  А раз делить нечего, то причины для гонений нет.  На огромном пространстве государства Манькин огород занимал десять соток.  И точка не получится, даже если на карту в лупу смотреть. 
     Государство-то было от края до края!
     И вдруг вспомнила, что однажды где-то слышала, или читала, будто если пройти государство вдоль и поперек ради нужного человека, износив железные обутки, стерев посох железный, изглодав железный каравай (в общем, сколько в доме железа найдется), то нужный человек отказаться от встречи уже не мог.  Не имел права. 
     Никто таким способом людей не доставал, и древнее сведений не сыщешь — но и опровергнуть предание никто не взялся.  Было в этом что-то непонятное и тайное, но с другой стороны, как ни крути, а если человек ради встречи столько претерпит, кто устоит? Неужели и после этого Благодетельница будет подозревать ее в корысти?
     Она и верила и не верила. 
     В конце концов, она же не с мечом-кладенцом! Воевать Манька не собиралась.  А железа было навалом!
     
     Железа набралось много: и с полу, и с потолка, и со стен сняла, и с земли подняла, — и попросила кузнеца Упыреева помочь ей в необычном деле, выкладывая перед ним на стол все свои сбережения, которые скопила на ремонт своей сараюшки.  И удивилась, когда увидела, что вроде как выказал господин Упыреев неудовольствие ее просьбе, а денежки в карман сгреб.  Сгреб не все, половину, а половину обратно сунул, чтобы не передумала она насчет своего дела необычайной важности.  И хоть виноватила себя, и неловко ей было чувствовать себя такой же, как хозяева, которые расплачивались с нею наполовину, но деньги обратно взяла, поклявшись щедро расплатиться с господином Упыреевым, когда добьется своей цели. 
     Железо он с усмешкой расплавил и вдруг опорочил его нехорошим словом, поманив к себе пальцем. 
     — Мало железа! — сказал он недовольно.  — И разве ж это железо?!
     — Так у меня больше нет, — призналась Манька, виновато заглядывая ему в глаза. 
     — Плохо, — констатировал кузнец Упыреев.  — Надо больше.  — Он осмотрел ее придирчиво.  — Это железо, не дай Бог, ты в раз сносишь, а до места не дойдешь… Я тут приготовил по случаю…
     — Да куда еще больше-то!!! — расстроилась Манька. 
     — Куда… куда… Туда!!! — кузнец Упыреев указал пальцем в небо… — Если на него не смотреть, так и не в тягость! Не думай о нем, оно само за тобой пойдет…
     И в раз он обложился железными кирпичами. 
     Махнет в воздухе рукой, а в руке кирпич, снова махнет, еще кирпич.  Манька уставилась на Упыреева во все глаза, гадая, с человеком ли она разговаривает? Виданное ли это дело, чтобы железо по воздуху летало?! И как после этого кузнецу Упырееву богатым не стать, если добро к нему само плывет?! А кузнец Упыреев уже сваливал железо в большой чан, где оно плавилось и кипело, перемешиваясь с тем, которое она из дому принесла.