Лес о чем-то шептал, выдавая ее присутствие. 
     Она оглянулась, вспоминая, с какой стороны пришла.  Где была час или два назад?
     Там, в этом сумраке могли хорониться дикие звери — ей стало страшно. 
     Она двинулась влево, через полчаса свернула вправо, но лес становился только гуще.  С земли, фыркая, с глухими хлопками крыльев поднялась и расселась на нижних ветвях стая черных крупных глухарей, пристально наблюдая за ней.  Где-то в глубине, недалеко от нее, раздалось тявканье лисицы или волчьего выводка. 
     Манька замерла и облилась холодной испариной. 
     Заблудилась!
     Раздался треск, и мимо, ломая сухостой, с вальяжным видом, неспешным шагом проплыл огромный рыжеватый лось.  Он еще не сбросил рога.  Заметив ее, остановился, повернув в ее сторону королевскую голову, сверкнул миндалинами влажных глаз, раздувая ноздри, скрылся за стволами.  Звери ее не боялись.  Они будто чего-то ждали, криво оскаливаясь про себя наивным помыслам человека, который рискнул забраться так далеко безоружным, забыв о том, что все животное царство ненавидит его лютой ненавистью за свое вымирание. 
     Ни живая, ни мертвая от страха, Манька пожалела, что не осталась в деревне. 
     Глупо так рисковать собой….  Ну посмешила бы людей — мало смеялись?
     Голые стволы не имели просвета, и ни один знакомый шум не доносился до ее уха. 
     И так обидно стало, что села она под елью и горько заплакала. 
     Трудно дался ей этот год.  И хотела бы отказаться от своей задумки, но как открыть тайну железа?! Железо не убывало, а прибывало, заключая ее в себе, как только забывала о нем.  И три пары железных обуток разом оказывались на ней, три посоха в руке, три железных каравая, открываясь всякий раз, как только губы ее исторгали жалобный стон.  Боль от железа не проходила.  Как мельничные жернова молотило оно ее силу, убивая всякую надежду. 
     «Ну почему? — думала она, вспоминая, каким теплым был голос, который успокаивал ее когда-то.  — За что?»
     
     На ту пору Дьявол, отвлекшись от дел своих, заметил Маньку и удивленно почесал затылок. 
     Шутка ли, самая богатая праведница государства потеряла из виду своего вола, который раздражал уже тем, что не имел уважения к хозяйке?!
     Он противно выругался, захлопнул книгу, где записывал имена избегших мучительной смерти во второй раз (коя, впрочем, последние пару тысяч лет была ему без особой надобности), собрался с мест космической долготы и ширины в одной точке и пристроился к Маньке со словами:
     — Что плачешь, красная девица? Али с дуру в лес пошла, али имеешь на сей счет какое представление? — вкрадчиво спросил он, заглядывая в глаза, будто не надеялся, что она его увидит. 
     Манька обрадовалась, когда услышала голос, похожий на тот, о котором только что вспоминала, и расстроилась снова, заметив нематериальную основу незнакомца, но не так сильно. 
     Все же теперь в лесу она была не одна. 
     А что нематериальный, может, к лучшему — вдруг не слушает Благодетельницу? Пусть бы только не исчез, как появился…
     — И вы туда же! — Манька утерла слезы и с любопытством уставилась на Дьявола. 
     Выглядел он необычно.  В глазах его она усмотрела такую ночь, рядом с которой сумрак леса перестал бы пугать любого. 
     — Я хотела нашей Благодетельнице показать себя, чтобы не искала она мне беды, и вот нате! Заблудилась!
     — А зачем показывать? Думаешь, не налюбовалась она тобой? — с недоумением поинтересовался незнакомец. 
     — Откуда?! Мне кажется, она не имеет обо мне не малейшего представления! — воскликнула Манька сердито и горестно.  — Рассказывает обо мне такое! Люди мне, что оборотни, каждый норовит укусит, как ее наслушается!
     — Ну, здрасте! — округлились глаза у незнакомца.  — Твоя быль удивила бы меня, если бы не наблюдал за тобой сверху! — он с сарказмом, злоехидно ухмыльнулся, признаваясь совершенно бессовестно, будто в благовидном поступке: — Есть за мной такой грех, присмотреть за недостойным, который на чужой каравай разевает роток, — весь вид его был красноречиво негодующим.  Без слов понятно, что он имел в виду именно ее.  Наконец, незнакомец смягчился, заметив, что взгляд его она выдержала.  — Но не стоит об этом.  Поверни назад, выйдешь снова в небольшое селение! — посоветовал он. 
     — Мне не в селение надо, будь оно трижды неладным! — воскликнула Манька в сердцах, не выдавая дрожь рук, спрятав их за спину. 
     Минутная слабость прошла, и теперь она снова была полна решимости завершить начатое.  Вот и незнакомец облил ее презрением.  А разве люди поступят по-другому? Она не сомневалась, что если доберется до нужного человека, дело быстро решится в ее пользу, тогда она могла вернуться — и никто не сказал бы обидные слова. 
     Она шмыгнула носом, вздохнув горестно. 
     — Мне к Посреднице надо, которая пропуски выписывает и внутренности смотрит! — всхлипнула она снова. 
     — Эка ты хватила! А что у нее делать? — удивился Дьявол пуще прежнего, пройдясь взад-вперед, пожав плечами. 
     — Не вашего ума дело! — разозлилась Манька, решив, что никакой помощи незнакомец оказать ей не смог бы, даже если бы захотел. 
     Она высморкалась и поднялась, подбирая заплечный мешок с железом. 
     Но таинственный незнакомец не замедлил с ответом, попеняв ей:
     — Посредница и близко, и далеко.  Это кому как! Я вот, например, отсюда замечательно могу ее рассмотреть.  Но видишь ли ты конец своего исхода так же ясно, как вижу я?
     Манька задумалась.  О чем это он ей говорит?
     Конечно, она знает цель своего исхода, иначе стала бы разве искать способ доказать Благодетельнице добрые намерения?
     — По серости и убогости твоей возомнила себя невесть кем. . .  Перед кем становиться собралась? Не мешало бы спуститься с небес… — упрекнул незнакомец, строго взглянув исподлобья.  — Легче всего обвинить белый свет, что нет в тебе света.  Не зря летит о тебе дурная весть по всей земле от Помазанницы моей, ой не зря!
     Незнакомец с самого начала дал понять, что будет горой стоять за Благодетельницу, открывая ей ее неправду.  Значит, слышал он радио….  И к Благодетельнице относился так же, как другие. 
     Она не то, что расстроилась, ее сдавил холод и боль.  Не физическая, нет, — мука, которая не покидала сердце.  Просить о помощи было бесполезно, ради смеха он мог и дальше в лес отправить.  Она никогда не понимала, какое люди получают удовольствие, издеваясь над слабым и беспомощным человеком, против которого как-то вдруг, неожиданно, выступали единым фронтом.  Так было и с нею в школе.  Это была не ненависть, что-то другое….  Как будто тьма опускалась на людей, когда она стояла среди них, и уходила вместе с нею — и толпа снова становилась мирной, удивительно разобщенной, у каждого находилось свое дело. 
     — Интересно, а что я могу сделать, если она всюду нос сует? Откуда свету-то взяться? — в сердцах бросила Манька.  — Чем я вам не угодила?. .  И люди все… слушают ее. 
     Она угрожающе приподняла посох, выставляя между собой и незнакомцем, направив конец в его сторону.  Обычно наедине, когда человек чувствовал, что у него нет поддержки, резкое давление на совесть и угроза в его адрес обычно срабатывали.