- Давайте, быстрее, - я едва ли не приплясывал от нетерпения. 
     Жена всегда копается, когда куда-нибудь опаздываем. 
     Младший брат её стоял рядом со мной в прихожей, дожидаясь окончания сборов.  Дорогой строгий костюм, очки в блестящей тонкой оправе и непроницаемо приветливое лицо, делали его похожим на прилежного клерка из серьезной американской компании.  Представительная и степенная тёща не скупилась, устраивая будущее своих детей. 
     Сейчас она стояла рядом с женой у трюмо и помогала той укладывать прическу. 
     - Лена! Вы сейчас на метро в музей поедете! - предупредил я, чувствуя, что на приём к нотариусу уже не успеваю. 
     - Не шумите, Сергей Александрович.  Вы нас по пути, на проспекте, высадите.  Квартал-другой мы можем пройти и пешком. 
     - Мама, вы сама любезность - не удержался я. 
     Они у нас проездом.  Теща решила совместить полезное с приятным - деловую командировку с визитом к родственникам и приобщением своего шестнадцатилетнего отпрыска к культуре. 
      Я нервно вздохнул.  Ладно б еще приобщала к чему-то разумному, так нет же - ценительница супрематизма, она решила и его познакомить с этим направлением в искусстве глупым, на мой взгляд, и бестолковым.  Последний день в столице будет посвящен лицезрению работ Казимира Малевича.  Ей богу, меня не на шутку раздражало восторженное отупение, с коим некоторые замирали перед его "Черным квадратом".  Что хотел сказать автор? Такой шедевр и у нас в квартире имеется - жена вторую неделю пилит меня поставить вентилятор и придать, наконец, окну вентиляционной шахты в туалете более эстетичный вид. 
     - Ну, всё, поехали, - Лена торопливо крутнулась у зеркала, оглядев себя напоследок, подхватила сумочку, - Выходим. 
     
      Ловко лавируя в неторопливом потоке, я по-детски радовался про себя, если удавалось проскочить очередной светофор на зеленый.  До встречи оставалось 15 минут, а дорога была ещё так длинна и нетороплива.  «Ничего», - думал я, - «сейчас я семью высажу и ещё притоплю.  Успею.  Должен успеть!» Заранее разглядев место для парковки, я прибавил газу и юркнул туда, проскользнув между машинами. 
     - Ну, давайте быстрее! - повернулся я к своим, - В три буду возвращаться, подъеду со стороны входа.  Всё! Пока! Любуйтесь. 
      Лишь теща, хлопнув дверцей, отошла от машины, я воткнул передачу и лихо ввинтился в основной поток. 
      «И в самом деле, чего у него там накипело, заставив рисовать эти плоские разноцветные фигуры?» - подумал я напоследок и снова с головой погрузился в управление автомобилем.  «Чёрт, плетутся как слепые бараны».  Приходилось постоянно дёргать рычаг, давить тормоз, чтобы не поцеловать чей-нибудь бампер.  Облегчённо вздохнул лишь, когда вырвался на бульвар.  Я уже видел высотку, во двор которой нужно было повернуть и мысленно, машинально считал секунды. 
     «Вот, блин, козёл», - ругнулся я, принимая вправо, чтобы не столкнуться с микроавтобусом, - «Дорогу уступает! Ведь нет никого!» Вдавил педаль.  Ускорение приятно навалилось на плечи…
      Черт! Там был грузовик! Удар!!! Стойки крыши вмиг вмяло в кабину.  По стеклу плеснуло молоко мелких трещин! Гулкий удар в голову - мир схлопнулся в точку и угас…
     
     Прошло некоторое время, прежде чем на ум пришло первое соображение.  Наверное, я очнулся.  Звуки, свет, ощущения, запахи – это всё проглотила тьма, но не сознание.  Я жив?
      Наверное, я не умер потому, что смог в последний момент собраться и не позволить себе в панике распылить сознание? Догадка вспыхнула, не вызвав боли в мозгу.  А боли я опасался.  «Может, я в коме?» - шевельнулась осторожная мысль.  Я помнил, что угодил в аварию.  С содроганием представил, как безобразно, наверное, сейчас выгляжу со стороны.  Весь в крови.  Мне запомнился краткий, оглушительный хруст черепных костей.  Голова разбита.  И, думаю, сильно. 
      Но я живу! Живу же?
      Словно висишь в пустоте, но даже этого не ощущаешь.  Я подожду, скоро подъедут врачи.  Они помогут, спасут.  Главное удержать сознание.  Отпустить его, расслабиться, уснуть - значит умереть.  А, ведь за мою жизнь наверняка уже борются: вытаскивают из машины, уговаривают, чтоб держался и тоже боролся до конца? Только, вот, не слышу я их. 
      А если прислушаться и попробовать сориентироваться? Я ведь не пробовал.  Пока еще ничего не понятно: ни как я лежу, ни сколько времени прошло! Одно знаю - пока могу размышлять - не умер и надо держаться.  Может «скорая» ещё не приехала? Время для меня продолжало стоять на месте. 
      Что же они тянут? Так долго не выдержать… Тяжело становится. 
      Тяжелею…
      Э, эскулапы, где ж вы там? Мне ж нельзя умирать! У меня, ведь, Алёшка, Лена. 
      Липкая тьма, как-то незаметно, расступившись, организовалась в, не менее тёмное пространство, без единого просвета.  Но теперь у него, и я это знал, был верх и низ.  Ленка, я выкарабкаюсь! Сначала, думаю, увижу свет операционной.  Он будет пробиваться сквозь веки, раздражать, прежде чем пойму, что настала пора открыть глаза…
      Но время продолжало стоять, не позволяя событиям развиваться.  Ужас как трудно…
      …и, как же тяжело пробовать перебирать в пустоте несуществующими руками и ногами.  Где же этот чертов свет? Где звуки, голоса?
      Пространство вокруг изменялось.  Оно медленно сворачивалось в воронку.  Прогресс? Но от него повеяло холодом. 
      Холодею… неужели уже холодею?
      «Надо вверх!» - решил я.  Наверное, от этого мое будущее и зависит - если тяжесть утягивает вниз, то надо сопротивляться.  Поддаться, значит смириться с гибелью, провалиться в забытье, а там и в небытие. 
     Надо же, тьма, какая кромешная в этом мире.  И тяжесть.