- Но лучше просто Крис. 
     - Крис… тина? - уточнил друг. 
     - Она самая. 
      Толстушка оказалась сводной сестрой Криси, и девушкой взглядов на жизнь абсолютно противоположенных и завязавшейся меж нами дружбы, она, звали её, дайте припомнить, Хельга, совсем не одобряла. 
      Жизнь текла своим чередом.  Я пробовал охмурить красавицу-брюнетку из параллельной группы, в которую первый день даже влюблён, но ничего не вышло, и я снял осаду, разочарованный конечно, но утешающий себя тем, что она, мол, меня теперь раздражает. 
      Однажды, после пьяной драки (участником которой я, между прочим, не был) мы попали в полицию, и благо, что всё обошлось, но в тот вечер у меня намечалось и сорвалось свидания.  А потом я, после какого-то праздника на корпоративной вечеринке, целовался у всех на глазах с толстушкой-бухгалтером из фотосалона, хотя уж там-то, казалось, всё точно было уже решено. 
      Учился я на филолога и как раз на литературных дебатах встретился со Слимом. 
     - Филфак первый курс? - спросил он. 
     - Да - я оглядел его с ног до головы, останавливая взгляд на пирсинге губы и роллах в ушах, проникшись на первый взгляд, ну, скажем так, недоверием. 
     - Вот, держи - он дал мне готовые задания для предэкзаменационных контрольных - Пригодиться. 
     - А… - промямлил я - Я не это…
     - А что, что бы я помог человеку, он обязательно должен быть геем?
     - Н-нет, наверное…
     - Точно нет.  Ну меня ты, я вижу, знаешь, а ты?
     - Даниель. 
     - А, да, Даниель, очень приятно, руки не подаю, вижу, что тебе как раз не очень. 
     - Что?
     - Приятно, говорю, тебе, не очень, мне про тебя Криси рассказывала, вот и решил помочь, как другу друга, так сказать. 
     - Ты Кристину знаешь?
     - Да, она была в одном потоке с моим парнем. 
     - А…а… ты - я искал и не находил что бы такого сказать - Приходи к нам сегодня вечером, в 302, мы день рожденья будем отмечать. 
     - Чей?
     - А, там, приятеля, ты его не знаешь - и, уж что бы идти до конца - ты как друг друга приходи, что ли?
     - Спасибо, я приду…
      Не пригласи я его тогда и мы, наверное, не подружились бы, но всё пошло так, как пошло, и все мы, включая нового парня Крис, Питера (о нём я уже рассказывал) стали друзьями не разлей вода. 
     Всё это происходило куда медленнее, чем может показаться по написанному, и «фантастическая пятёрка» до конца оформилась только к середине весны, то есть уже почти к экзаменам. 
      К тому времени я уже очень хорошо знал город.  Знал по имени некоторых «особых» девушек из квартала красных фонарей, и очень пристрастился к тому второму, что здесь, в Амстердаме, ещё легализовано. 
      Мы учились, дурачились, кое-кто (уж признаюсь) влюблялся, причём по несколько раз в неделю, подчистую отметая все предыдущие кандидатуры; иногда катались на трамвае; праздновали в университетском общежитии дни рожденья и прочие дни, повод по которым порой придумывали, за наличием денег, сами. 
      К апрелю в комнате нашей случились следующие перестановки: наша с Ильей комната общими усилиями стала трёхместной - и туда, на наш страх и риск (о чём мы теперь говорили исключительно с юмором) переехал Слим.  Хельга уехала потому, как Криси и Пит объявили, что будут жить вместе, что, собственно, и было сделано. 
      Под одной, так сказать крышей, дружба наша окрепла.  Мы стали семьёй, как ни громко это будет сказано.  Близились экзамены. 
      Слим учился на третьем курсе филфака, ему оставался ещё год, и летом должно было исполнится 22; Илье, в день, когда мы познакомились со Слимом, стукнуло 21, мне, ещё в сентябре - 20, а Питу 20 случилось 9 апреля.  Крис была самой младшей, в мае ей исполнялось 19. 
      Ну вот, как будто бы всё.  Хотя нет, прежде чем закончить растянувшееся вступление, я не могу не упомянуть ещё об одном человеке, в дальнейшем, сыгравшем в наших жизнях не последнюю роль. 
     Вивьен Велл, наш преподаватель философии.  Ей было почти девяносто лет, маленькая и сухенькая, с лицом, похожим на печёное яблоко, совсем седая, с ясно-голубыми, глубокими и мудрыми глазами. 
     Она говорила, а мы слушали.  Все слушали, когда говорила Вивьен, тихо, красивым бархатистым голосом, она беседовала с нами и её лекции - в отличие от всех остальных - летели для нас обжигающе быстро.  Мы очень любили старушку и она, в ответ, дарила нам свои знания.  Нигде и никогда я не узнал и не понял столько, сколько понял на лекциях Вивьен Велл. 
     - Что же, моя молодежь - говорила она, заканчивая - Вы свободны, жду на следующем занятии. 
      Теперь, после всего сказанного, читателя, думается мне, может волновать один единственный не значительный, на мой взгляд, вопрос.  Слим.  Как, ведя с человеком столь близкую дружбу, я не узнал его имени.  Причин, по которым я таки не узнал его, две.  Во-первых - прозвище целиком и полностью везде и для всех заменило ему имя.  Во-вторых же, я однажды спросил и даже получил ответ, но, увы и ах, будь проклят тот, кто придумал алкоголь, а переспрашивать, согласитесь, не очень то удобно. 
      Вот теперь действительно всё.  Знаете, написал, и стало как-то легче, насколько это вообще возможно, но всё же. 
     Что ж, преамбула исчерпана, хоть и потратили вы на неё времени больше, чем мне думалось сначала, теперь вам всё известно, всё, что нужно, что бы я продолжил свой рассказ. 
     
     Фернан. 
     Амстердам.  1937 год. 
      Если б кто-нибудь сказал, что это случится, она бы ни за что не поверила, грустно улыбнулась бы, обвинив говорящего в том, что он её мучит.  Но это сбылось. 
     Теперь ей двадцать лет.  Вот уж не узнала бы она в белокурой красавице себя, ведь несколько лет назад о фигуре она и мечтать не могла.  Но вот, как и говорила мама, угловатость сгинула прочь и, что бы вы думали, она стала завидной невестой. 
      День рождения не мог не радовать, даже в такое неспокойное время, душа девушки наполнялась теплотой и трепетом.  Она видела счастливые лица друзей и печальную улыбку мамы. 
     - Моя маленькая крошка - мама легонько гладила её по волосам, и блестели в её глазах слёзы - такая взрослая, уже совсем леди… - и целовала в лоб, а девушка в ответ прижималась к матери, как маленький котёнок и в такие моменты мечтала остановить время.  Чувствуя запах французского парфюма, который мама вынимала только по праздникам, девушка вспоминала высокого молодого человека с чёрными волосами и печальными глазами. 
     «А ты вернёшься?»
     «Конечно»
     «А когда?»
     «На твой день рожденья»
      Ей сказали что осталось совсем недолго, так ей сказали… Теперь пол года… Может меньше, вот так ей сказали.  Брат ушёл - но она ждёт, он не знает о недуге - а она всё ждёт. 
     И вот уже шесть лет подряд, отчаиваясь всё больше, как только уходил в прошлое ещё один год, и всё утихало, она садилась у окна и ждала. 
     Ждала, не стукнет ли калитка их маленького домика, не залает ли Бакли, встречая гостя.  Но калитка не стучала, молчал и старый лохматый пёс, а вскоре красно-жёлтый закат отгорал где-то за лесом и мир обнимали лёгкие сумерки.  Иногда шёл дождь, чаще было тепло, а один раз пошёл снег. 
      Этот вечер принадлежал только ей, хотя, сказать по правде, надежды больше не было. 
     - Он не придёт - говорила мама и плакала - Да, вот так, не придёт, погиб… - обе плакали - Убит на той войне и да! Тленом уж взято несчастное тело - мама больно ранила словами, но лишь затем, чтобы не изводила себя дочь напрасными надеждами…
      Старый Бакли залаял хрипло, и стукнула, стукнул- таки калитка!
     Она, не думая, как обезумевшая, бросилась из дома. 
     - Вернулся… - мама застыла на пороге, а девушка, рыдая, бросилась в объятья старшего брата. 
     - Вернулся, вернулся, вернулся…
      Худой и бледный брюнет с лихорадочным румянцем на щеках, тепло обнимал сестру.