Никто не знает (от него так и не добились ответа) почему и за что, но в убийстве он сознался. 
     - Он не жалел, говорил что сделал то, что должен был.  Я пыталась с ним говорить, конечно, пыталась.  Но это была пустая трата времени.  Однажды, ещё до убийства, я решилась и заговорила с ним о его жизни.  Веня, сказала я, ты должен считаться с другими людьми, должен попробовать понять других и дать понять себя, ведь нужно, сынок, говорила я, нужно как-то жить дальше.  Ты должен понимать, что мир не может вертеться вокруг тебя, что… Я, незачем перечислять всё, о чём я тогда пыталась ему сказать, и в какой-то миг мне показалось, что он понимает, в какой-то миг его глаза стали теплее, что ли? Да, теплее, серые, как небо перед дождём, и глубокие, как у его отца… Он посмотрел на меня и сказал «долбаная сука ты», встал и ушёл.  Тогда он ушёл второй раз, и больше, до убийства, я о нём ничего не знала…
      Парень, которого убил Вениамин, состоял в той секте. 
     - Это был один из тех редких характеров, которые идут до конца, чтобы не происходило вокруг, - глава секты отказался назвать своё имя, устроил идиотский маскарад (был в плаще с низко надвинутым капюшоном), но мне было всё равно, главное другое.  - Он появился в нашем братстве, и я сразу выделил его из толпы прочих, хотя он и был совсем молод.  Он хотел знать и узнавал, он не боялся, и потому, порой даже до странности, мог себе позволить всё, что угодно.  Он почти ничего не боялся.  Однажды он пришёл ко мне с тем, чтобы покинуть ряды нашего клана… Он назвал нас клоунами, да, так и сказал, а потом убил одного из служителей. 
      Но в тюрьму Нестеров не попал.  Был признан невменяемым и отправлен в психиатрическую лечебницу, ничего странного, если вспомнить о том, о чём-следовало-бы-забыть. 
     - Странный говорите? - бывший сосед по больничной палате усмехнулся, не вынимая изо рта леденец - Чертовски, мать его, странный то был парнишка, даже для «дурки».  Ходил во сне, говорил сам с собой, орал иногда так, будто его режут заживо.  А ещё иногда пел что-то на странном языке.  Отказывался, насколько я помню, от всех лекарств, боялся до ужаса уколов, хотя говорят, воткнул кому-то перо в глаз по самое нехочу.  - парень хрюкнул, что, по всей видимости, означало смех.  Мы тогда сидели на скамейке у входа в парк развлечений, светило солнце… - А после старухи он вообще поехал. 
     - Какой старухи?
     - Была там одна у нас.  Говорила, что видела бога.  Серьёзно.  Высокая такая и худая, как то твоё пугало, с сухой сморщенной кожей и пустыми, выцветшими светло-голубыми глазами.  Она иногда прокусывала себе губу, часто пускала слюни, как ребёнок.  Сидит, бывало, у выключенного телевизора в коридоре, качается, что-то бубнит себе под нос, а подбородок залит кровью и слюнями.  Голос у неё был тихий и хриплый.  Они много разговаривали, хер его знает о чём, никогда не лез.  Был двухтысячный.  Миллениум.  Тогда я не знал, что значит это слово.  Старуха умерла ночью в Новый год, за окном бабахали салюты, небо было светло, как днём, а она испустила дух, а Нестеров держал её за руку, до самого конца.  Умирая, она обмочилась.  Барахталась, и можно было ещё помочь, я думаю, но парень сидел и ждал, когда она умрёт.  И если до этого он может и не был психом, то в ту ночь свихнулся точно. 
      Врач из той же больницы вспоминал Вениамина едва ли не с откровенным отвращением.  На его лице, мало что психиатр, всё читалось без слов. 
     - Раздвоение личности.  Приступы неконтролируемой жестокости.  Паранойя.  Этого уже больше чем достаточно, не считаете? Он… Это был опасный социопат, и, будь на то моя воля, я б, извините, закрыл его в изолированной палате.  Просто закрыл и всё.  Может парню повезло бы и он сумел бы проглотить свой язык.  После случая, когда на его руках умерла одна наша пациентка, он, в этом я почти уверен, просто не поддавался никакому лечению.  Я, кстати, однажды, попробовал гипноз.  Нестеров был идеальной сомнамбулой, но тут случилась странность. 
     - Какая же?
     - Когда он уже как будто бы отключился, об этом говорили все характерные признаки, тут же открыл глаза и заговорил со мной.  Тут штука в том, что говорила со мной тогда эта его вторая личность.  Знаете, вспоминаю сейчас, и снова жуть берёт.  Он сказал, что ищет и найдёт путь, да, точно.  Путь - о чём это я понятия не имею.  Сказал что, мол, кончается, эра людей и что он первый, кто встретит новых хозяев.  Ну, разве это не показатель помешательства? Знаю, вы думаете, какой же я, мол, врач, если говорю всё это.  Не знаю, честно, самому иногда тошно, но я, наверное, испугался тогда.  Испугался, после того сеанса гипноза, и отнёсся пренебрежительно.  Моя ошибка. 
      В январе две тысячи третьего, через три года после памятного Миллениума, Нестеров сбежал из лечебницы.  Как, куда? Кто бы знал.  Поиски не дали результатов.  Врач, с которым я беседовал, сказал, что в палате страшно пахло серой, и этот запах потом не могли искоренить несколько месяцев. 
     - Санитар утром мыл полы в общей палате, там, куда мы перевели Нестерова, и парень был на месте, в кровати, где ему и положено было быть.  Потом, где-то к обеду, раздался удар и будто какой-то взрыв.  В палате были настежь распахнуты все окна, стоял невыносимый смрад.  Пахло серой.  Второй пациент, который находился там, в момент побега, прибывал в глубочайшем трансе.  Через две недели он умер, так и не пришедши в себя. 
      Нестерова объявили пропавшим без вести.  Почти полтора года в родном городе никто ничего о нём не слышал, включая и мать. 
     - Это было девятнадцатого апреля.