Может показалось, но за углом мелькнула чья-то неясная тень. 
      За всё, что происходило дальше, я поручиться не могу, потому что даже Сейчас, глядя в зеркало, я не могу с уверенностью сказать, что не сошёл таки с ума.  Уж лучше б я свихнулся; пусть я буду грызть локти, дрожа в эпилептическом припадке, пусть захлебнусь кровью из прокусанных губ… Но я не сошёл с ума. 
     Аршавский стоял в окружении людей в одинаковых чёрно-бардовых балахонах, капюшон он сбросил, и вот тогда я увидел его настоящего - дьявола среди людей, с ужасающим блеском в глазах. 
      Ночь.  Город.  Я не знаю, как объяснить то, что было дальше.  Появился Нестеров - тогда я увидел его во второй раз (но с того момента он стал моим проклятьем) - и это было ужасно.  Огонь раскалил воздух, так, что пространство сминалось, как ненужная бумага, и вот и криков и утробных стонов, из этой чудовищной вакханалии появляется человеческая фигура.  Вениамин Нестеров, несчастный парень, ченнелер, (не экстрасенс, но именно человек, связывающий мир с чем-то иным, неподвластным объяснений) что возомнил о себе слишком много, так много, что в какой-то момент потерял контроль над своей судьбой. 
     Холокост.  Всесожжение.  Геноцид всего рода людского, если б вы увидели то, что увидел я, то, думаю, выбрали самый лёгкий путь.  Раз по венам, помните?! И всё, брызнула кровь, и сознание падает в небытие.  Красный туман.  Смерть. 
     Две адские бездны - Его глаза (и это уже не был Вениамин Нестеров) - вывернули всё моё естество наизнанку. 
     - Veni,VENI, VENI! - грохочет голос Аршавского. 
     Меня рвануло куда-то сквозь пространство и время, сквозь сомн красных и фиолетовых искр и какую-то внеземную вибрацию, в которую перерос гул разномастных голосов. 
     Последнее, что я видел, был Вениамин, простёрший руки к низкому чёрному небу.  Адепты ордена встал на колени, молитвы разом затихли…
     Я не помню, (пытаюсь, напрягаясь до слёз) что это было.  Что было дальше? Не знаю. 
      Я вернулся через неделю, или около того.  Именно вернулся - из космоса ли, или с той стороны бытия, из адовой бездны…
     Тьма не значит страх, темнота всегда - так уж заведено - сменяет дневной свет, а пустота - белое - это действительно страх.  Отсутствие.  Небытие.  Вот, что значит страх, и, мгновенье или вечность, я не знаю, но пребывал в вечности.  Она была белой, как снег, как отсутствие памяти и боли. 
      Проснувшись в больничной палате, я сначала никого не узнавал, не помнил даже своего имени, а рядом с кроватью стояла мать Нестерова и во взгляде женщины читалась необъяснимая смесь радости и печали, тревоги (материнской заботы) и отчаяния.  Я навсегда, клянусь, до конца своих дней, запомню тот миг. 
     Яркий свет потоками заливал палату из широкого окна.  Белое - как пустота, (я даже испугался в первый миг), всё вокруг было белым бело.  Пахло хлоркой, а на стуле в изголовье кровати сидела изможденная, враз постаревшая женщина. 
     - Ты проснулся… - голос дрогнул. 
     - Вы… Что вы здесь делаете? - её лицо почти единственное, что я помнил тогда. 
     - Как что я здесь делаю…
     В сознание на мгновенье вернулся чей-то яростный вопль, перед глазами что-то ярко вспыхнуло кроваво-красным пламенем. 
     - Здесь живой! - это первое, что я услышал в своей новой жизни.  - Давай парни, только аккуратнее, перекрытие еле держится. 
     - Эй! - это уже мне.  В треугольнике яркого света появляется чья-то голова, смысл слов доходит до меня не сразу, но вот я смог застонать. 
      Потом, выясняя, что действительно случилось той ночью, я нашёл «кое-что», найденное Егором перед тем, как он… Моя мать садиться на кровать в гостиной и, глядя грустными глазами в пустоту, сует себе в рот дуло пистолета… Кровавые ошмётки забрызгивают стены, пахнет гарью и палёным мясом, тело Егора, которому оторвало полголовы, оседает на пол…
      Листок бумаги формата А4 стал для меня последней частью паззла, который я кропотливо собираю всё это время.  Чёрным по белому, издевательски просто и так реально, как вы и я, что уж и не придумать отговорки. 
     Исходный текст я видел, но он был на языке, о котором ничего не знал никто, из знакомых мне филологов и языковедов.  Странные и пугающие иероглифы холодили кровь, заставляя сердце замирать. 
     Егор перевёл заклинание - его неровный подчерк заставлял вспомнить его взгляд, полный надежды на чудо, полный ума и эрудиции, но отстранённый, будто… не принадлежащий этому миру… Вот переведённый текст:
     «Приходящий из Иного, возвращающий и выходящий в путь, как каждый из них, тех кто за гранью Сфер и миров… И мы, паства твоя, покорны, как иные рабы покорны нам, до скончания века и времён в пустоте и вне Мира. 
     Покоряющий своей воле народы и миры, как в Сферах, так и во вселенной, где Он готовит Путь тем, кто придёт за ним, и с нами, покорными рабами Его, и служителями, алчущими огня Бездны и знающими о нём. 
     Мы, паства Твоя, и служители, и рабы, вернопокорные, алчущие огня и силы, Величия Бездны, мы, жалкие, средь прочих, таких как мы, в этом мире, на Пути Твоём, и тех, кто идёт за Тобой. 
     Мы, как верны тебе, как наш мир, цветущий на Пути твоём, и тех, кто придёт за тобой, сквозь время и пространство миров и Сфер, величием упоённые, как мы, и прочие из народа жалкого, из этого мира, когда алчем уйти прочь из мира, в мир грёз, как ты, идущий вперёд, Открывающий Путь тем, кто придёт за тобой. 
     Низвергнувшийся! Мы зовём тебя в наши души, в наш мир, сквозь пространство других.  Веди, веди тех, кто уже идёт за тобой сквозь пустоту и сквозь бездну, иди, через того, из народа нашего, что может выражать тебя, как ты, там, где нет Времени. 
     Приди, господин, Приходящий из иного, ведущий Путь, приди, возьми паству свою. 
     Приди, приди, приди!»
      Ну и что же случилось? Этот вопрос первым встал у меня в голове, как только я опять стал соображать.  Что случилось?
     Я взглянул в зеркало, поднявшись с кровати и сорвав с рук капельницы, когда увидел женщину, с которой говорил столько часов… В больничном туалете пахло хлоркой и только что вымытыми полами… Из зеркала тяжело дыша, бледный и болезненно худой, на меня смотрел Вениамин Нестеров. 
     Я дотронулся до своего? лица и ощутил сухость кожи.  Под глазами были фиолетовые круги…
     - Как? Что это?
      Альина Краева же никогда и нигде не существовало.  Он не жил, не учился, никогда нигде не работал, да и вообще не рождался никогда.  Вот, что самое ужасное в этом грёбанном мире - понимать, что тебя никогда не было, меня - Альина Краева - называют моим - Вениамина Нестерова - воображаемым другом.  Вот такое дерьмо. 
     Я искал и искал, но не находил ответов, и это сводит с ума…
      Двадцать шесть лет назад в пролесок у маленького города под столицей упал метеорит.  Камень, размером с футбольный мяч, рухнул, оставив в земле девятиметровую яму.  Смотря старые фотографии, я видел обожженные, кривые деревья, и поднимающиеся к небу столбы дыма.  Теперь вы знаете то, что знаю я, но я не знаю, кто я.  Может, просто чокнутый придурок, потерявший память при землетрясении и напридумывавший себе чёрт знает чего, или человек, от которого пусть не так долго, но зависела судьба мира, а может быть зависит и посей день. 
      Ясно одно.  Я изменился.  Это точно, а Аршавский (я приехал в тюрьму, куда его отправили, признав совершенно адекватным), глядя на меня исподлобья, сказал что понятия, мол, не имеет, о чём я говорю. 
     Да только я знаю, что Александр Аршавский был первым, кто исследовал метеорит, его, то есть Молоха, как раз и уволили, потому что именно из его ведомства при необъяснённых обстоятельствах, камень исчез. 
     У Этого теперь есть тело (я знаю точно), и пусть я сумасшедший, но небо, с тех пор наводит на меня дикий страх.  Всё дело в мелочах. 
     И, наконец, у меня был шанс всё изменить.