Заражаются им при достижении половой зрелости.  Бывает и раньше, но редко.  Люди обычно замечают последствия, не обращая внимания на самого червя.  Но ты маг, для тебя собственное пространство — возможность жить и дышать. 
     Осознать, что в тебе поселилась какая-то гадость, наподобие глистов, оказалось не так-то просто. 
     — Люба, с тебя сняли защиту, его не могло не быть.  Мы даже несколько удивлены, почему он проявился так поздно. 
     — А что делать?! — взмолилась Любка. 
     — Зашить дыры, — посоветовали волшебники.  — Кстати, он и поможет тебе вспомнить.  Мы его для этого и придумали.  Проклят человек, который не умеет работать с червем.  И не маг, будь в нем три твоих силы…
     
     С работы пришлось уйти.  Мать и еще живой Сережа ее не поддерживали.  А уж Николка, тот просто был теперь на ножах.  Всем казалось, что она сошла с ума.  А жена Николки, та вообще не пустила на порог, посоветовав ехать в психушку. 
     «У меня дети! Кто знает, что взбредет психу в голову!» — и жаловалась по селу, что сестра мужа, имея доход в месяц, как у сельчан в год, села им на шею. 
     Но Любка не сдавалась — она оставила не свои занятия, а родственников.  Какой смысл продолжать работу, если она умирала?
     Но даже ей, умеющей забираться в такие глубины подсознания, которые другим и не снились, пришлось несладко, издеваясь или над червем, или над собой.  Сам по себе червь оставался невидим, лишь его энергетика обращалась к ее сознанию не хуже духов, только не снаружи, не из подпространства за пределами ее ауры, а из среды себя самой.  И вдруг поняла, что именно червя ей не хватало, чтобы пробудить свою и еще чью-то память, которая вдруг пробудилась, разрывая завесу.  Экскременты червя нередко содержали осколки бессознательной памяти, в которой незнакомые ей люди убивали ее с такой жестокостью, что иногда казалось, все это лишь игра воображения. 
     Но руки, касания, боль, которая всегда приходила первой, она не могла придумать. 
     И Любка люто ненавидела, читая обращения, которые диктовали людям, как с нею поступить.  Вся ее жизнь была написана там.  Кажется, они ничего не упустили, не оставив ей ни единого шанса любить и быть любимой.  Мерзость выходила из уст с заклятиями, которые все еще работали, опустошая ее.  Некоторым удалось ранить ее не только словом, но и делом.  С нее сдирали кожу и приставляли на место, ей выжигали знаки на ногах и мозг, ее травили, над нею смеялись и оскорбляли, ее отпускали на все четыре стороны и таскали за собой на веревках, называя убийцей, ее душили, ее передавали из рук в руки и бросали на пол, люди иных рас, под оскорбления и обвинения в том, что она чужая, под плевки, сливали на нее семенную жидкость, ее били током, так что рвались и горели мышцы…
     Любка ступила одной ногой в Ад — каждый прожитый в медитации день казался ей вечностью.  И не было этому конца. 
     Но маги просчитались — люди, с которыми она жила, оказались добрее и милостивее, чем там, где она родилась.  Большая часть обращений, произнесенных на чужом языке, была просто не понята ими, или вселяла лишь страх.  Впрочем, расшифровать и перевести запись, для Голлема было лишь делом времени.  Он имел в себе магию, как маги, которые его создали.  И многие пути, чтобы закрыть ее и сделать пустым местом, зачастую пользуясь ее собственным опытом. 
     Воин Света…
     Разве она могла быть воином Света, если сознание ее жаждало мести?! Грудь ее рвалась от крика.  Стены ее квартиры вдруг становились тесной темницей.  Иногда приходила такая боль, которую она не могла понять, это боль прошлого или боль настоящего.  Яд разъедал ее изнутри.  И каждый день приносил новую боль.  Избавленная от сомнений, она чувствовала бессильную ярость, ибо не могла утолить голод гнева и выжечь их, как выжигают зараженные чумой трупы. 
     Она уже не жила — не умерев тогда, она умирала сейчас…
     
     В один из таких дней, в самом начале пути, Любка не заметила, как переместилась за город — в тапках и в халате.  Ноги несли ее, не разбирая дороги.  Вся ее жизнь, немыслимая череда событий, завязанная на крови, встала перед глазами.  Столько дней она искала свою память, и вот она вернулась.  И она снова была там, среди ее врагов.  Они плодились и размножались, роняли слова любви и новые проклятия, встречали закаты и рассветы…
     Имел ли кто-то из них право на жизнь?!
     — Да я такая! Я ненавижу! Я вас найду! — она упала на колени, царапая землю руками, словно впиваясь ногтями в их лица и вырывая глаза.  Тело ее снова жгло, и теперь она не держала его в себе. 
     — Люба! Оглянись! — страшный крик пришел издалека, остудив ее пыл. 
     Любка повернула голову, и мысли о мести вылетели в одночасье.  Она испугалась…
     Огромная стена огня, теряясь где-то в вышине, с немыслимой скоростью двигалась в сторону оживленной трассы.  Жар был такой сильный, что по пути обращал в пепел деревья, словно горел сам воздух.  И Любка сделала единственное, что умела — остановила время. 
     Но было уже поздно.  Две машины столкнулись, несколько других должны были вот-вот столкнуться.  Слава богу, день предшествовал выходному, люди выезжали из города на дачи, дорога была оживленной лишь в одну сторону.  Но у многих стрелка спидометра застыла на отметке сто двадцать и сто пятьдесят километров в час. 
     Просто как убить их всех! Волосы у нее встали дыбом…
     Она заглянула в первую машину и вздохнула с облегчением, удар пришелся сзади, водителя и пассажира спереди спас ремень безопасности, не дав пробить головой лобовое стекло.  Машину отбросило и развернуло поперек дороги.  Зато во втором джипе пристегнутым оказался только пассажир на боковом сиденье.  Удар пришелся спереди и сзади, задние пассажиры висели в воздухе, отброшенные вторым ударом.  Подушка безопасности защитила голову водителя, но ноги оказались зажаты деформирующимся передом, и сжатие еще не закончилась.  Кости одной ноги не успело сломать, но вот-вот…
     Зато в третьей машине, которая тоже выглядела как «Land Cruiser», но поменьше, наверное «Ford», водитель пострадал больше остальных.  Руль сдавил грудную клетку, выдавило два позвонка, и, кажется, на обоих были трещины, обе ноги сломаны.  Любка не сомневалась — после второго удара в бок он разлетится на куски.  Скорее всего, раздробит позвоночник и рама, застывшая возле виска, проткнет череп.  Железный порванный остов уже метил в голову.  Четвертая машина пока лишь едва коснулась его боком, но удар непременно состоится, когда она вернет время. 
     Слава Богу, видимо недалеко был светофор — впереди первой машины, там, где застыл огонь, расплавив асфальт, на несколько сотен метров дорога была пустая.