И большие, и маленькие, и уже с надетыми на них фартуками. 
     Мать взглянула на ярлык с зачеркнутой ценой и надписанной сверху ручкой, изумленно взглянув на продавщицу. 
     — Я думала, они дорого стоять! Правда, такие дешевые?! Тогда я ей на будущий год еще возьму, а то, поди, подорожают?! А на меня есть?
     Продавщица фыркнула. 
     — А я что говорю?! У меня сватья там работает.  Позвонила, что товар списывают, мы позавчера весь день караулили.  Плюнь, мы здесь для проверяющих повесили.  Пошли в склад.  Я тебе кое-что привезла!
     — Ой, Маша, ты-то после дома инвалидов вон как хорошо устроилась, а я на двух работах полы мою, а в кармане пусто, — позавидовала мать. 
     — А ты иди к нам, подучу, будешь торговать! — позвала тетенька. 
     — Ну а когда? — обрадовалась мать.  — Хорошо бы!
     — С понедельника и выходи! Мы тебя пока техничкой оформим, а после, когда Галька уйдет в декрет, возьму сменщицей. 
     — Что-то мне страшновато… — призналась мать.  — Образования нет.  А как без него?
     — У меня тоже не было! Научилась! — отрезала продавщица.  — Сюда кого попало не возьмешь, а тебя я знаю.  Считать, писать умеешь. 
     Оттого, что мать будет работать в таком месте, Любка сильно загордилась, даже как будто почувствовала себя хозяйкой, разглядывая товар уже с непраздным любопытством.  Это была ответственная работа, пожалуй, придется все дела по дому на себя взять.  «Справлюсь! — решила твердо Любка.  — Главное, забор поправить!»
     На складе товара было, наверное, еще больше.  Здесь полки были большие и до самого потолка на всю длину магазина.  И за месяц не налюбуешься! И такой, который на прилавки никогда не выкладывали, а продавали только по записи.  И мать, и Любка пережили настоящий шок, перебирая в руках махровые полотенца, верблюжьи одеяла, рассматривая стиральные и швейные машины, примеряя обновы…
     Набрали много и всего.  И на лето, и на осень, и на зиму.  И Николке, и матери, и Любке. 
     А еще добрая тетенька записала мать в журнал впереди всех в пустую строчку, как будто она тоже стояла на очереди, продав ей швейную машинку в долг.  Потом подправила запись в другом месте, пообещав, что со следующего привоза пусть готовит деньги на стиральную машину.  От телевизора, как у дяди Андрея, мать пока отказалась, стоили они дорого, целую зарплату и еще полмесяца.  Мать пожалела, что по совместительству за ту же работу платили вполовину меньше, а то бы она быстро расплатилась.  Тетенька ее успокоила, сказав, что жить при магазине можно, если держаться друг за друга и помогать.  Потом тетенька кому-то позвонила.  Пока пили чай, приехал бородатый дяденька на лошади, который возил в магазин хлеб из пекарни и молоко с фермы, и попросила его отвезти мать и Любку до дому. 
     Такой счастливой Любка мать никогда не видела.  Значит, она тоже иногда придумывала, что у нее все есть.  Обновы разложили на три стопки, перемеряли и уложили в комод, выделив всем по ящику, а пальто и все, что было на зиму и на будущий год, мать сложила в большой сундук.  Туда же она положила туфли на каблуке, юбку и блузку и отрезы на новые шторки и на платья для Любки.  А после мать попыталась освоить швейную машинку «Зингер», внимательно читая инструкцию. 
     Любка сидела рядом, вдруг осознав, что жизнь не у всех такая, как у них.  Если пробиться в люди, то жить было можно.  Теперь в школу ей хотелось еще больше.  Вот, если бы всегда так дружно жили, то, может, и за больную и дурочку бы ее не считали! Она вдруг поймала себя на мысли, что в последние дни у нее совсем не было обиды, и не били ее, слюни изо рта текли и руки сводило, но не так заметно. 
     За этим занятием их и застала Нинкина мать. 
     Когда она ступила на порог, Любка нутром почуяла — не к добру! Но мать встретила ее, не скрывая радости, даже как будто хвасталась, как Любка, когда они ехали в телеге, а бородатый дяденька расспрашивал ее о жизни.  Не то, чтобы она хотела, язык развязался сам собой.  Своей радостью она не могла не поделиться.  Даже про волшебников рассказала, которые подарили ей портфель и грибы.  Бородатый дяденька передумал все, что угодно, так и не поверив, что это были волшебники. 
     Обновы Нинкина мать пощупала, даже понюхала, определив, что попахивают нафталином. 
     — Списанный товар, залежалый.  Нафталин — это хорошо, значит, моль не поела, — обрадовалась мать.  — Позвали меня в магазин работать, — озабоченно поделилась она.  — Сначала техничкой и ученицей, а потом продавцом хотят поставить. 
     — А что, место освободилось?! — приятно удивилась Нинкина мать. 
     — Ну-у, — не отрывая головы от швейной машинки, промычала мать.  — Галка в декрет собралась.  Потом с ребенком полгода будет сидеть.  А потом, может, еще кто-нибудь уйдет, девки там молодые.  И в отпуск на подмену.  А там, может, и новый магазин откроют, его достраивают уже. 
     — Тина, у тебя с головой-то все в порядке?! — испугалась Нинкина мать.  — У них, поди, растрату на кого-то списать надо, вот и зовут! Знают ведь, что образования у тебя нет… — помрачнела она, разозлившись на продавщиц.  — Ты даже не думай! — она присела рядом, будто была матери матерью.  — Они всегда так делают!
     — Да-а?! — испуганно вскинулась мать, уставившись во все глаза на Нинкину мать.  — Все может быть! — покачала она головой, задумавшись в ответ.  — То-то раньше только здоровались…
     — Ну, это объяснимо! — фыркнула Нинкина мать.  — Андрей-то ваш погуливает, частенько их видят вместе! Не иначе, племяшей твоих сиротами решила оставить, тебя обрабатывает теперь.  Да только ты не поддавайся! Они там все такие, за горло схватят, не оторвешь! Ты их по себе не ровняй, они хитрые, ученые…
     — Да ты что! — мать испугалась еще больше.  — Ну, я навряд ли чем-то помогу, Андрей с Мотей меня за человека не считают, мы никогда не ходились.  Мать раз в неделю попроведываю, а и то выговаривают.  Может, и лучше, если разойдутся, а то и дрова не попросишь, втридорога дерет, на стороне заказать дешевле…
     — Что ты несешь-то?! Грех-то какой на душу! — расстроилась Нинкина мать, осудив мать.