Здесь была не одна, а две комнаты, большая горница, и другая комната, в половину меньше, и небольшая кухонька, с проходом вокруг печи.  От старых жильцов остался старый диван и железная кровать, стол и три стула со спинками.  Полатей не было, только небольшая перемычка между дверью и печью, но потолок низкий.  Доброе было и то, что окна открывались.  Одна створка в горницу, а вторая на улицу.  Если убегать, то можно окна не ломать.  Разве что пол накренился и не крашенный, зато стены обиты и с обоями. 
     Взглянув на покосившийся пол, Любка перестала переживать — в старом доме полы выправляли, дело двух или трех дней.  Пожалуй, в такой дом не стыдно приводить гостей, даже Ингу.  А то она давно спрашивала, где Любка живет…
     Вспомнив об Инге, Любка виновато взглянула на Таню, которая ни о чем не догадывалась.  Она откладывала тяжелый разговор до последнего, собираясь сначала их познакомить поближе.  Прошло уже полтора месяца, а свести их вместе не получалось. 
     Жизнь ее в школе изменилась.  Инга не стала скрывать, что дружит с ней.  Иногда она садилась рядом, если не нужно было считывать с доски.  Оказывается, зрение у нее было хуже, чем у Любки, но очки Инга не носила.  Васька иногда пытался дать подзатыльник, но Любка внезапно перестала бояться.  Другие держались от нее подальше и решительно не понимали Ингу, но Инга не искала понимания.  Она вдруг обнаружила в себе столько твердости, которую раньше никогда не показывала.  Кроме того, Любка вдруг заметила — и в их классе девочки разбились на несколько групп, интернатские и местные.  Поблизости из ровесников жила только Ольга, все девочки были с середины села.  Местные как будто даже обрадовались, заговаривая то о школьных дискотеках, или о той, которая по субботам и воскресениям проводилась в доме культуры, приглашая посмотреть через окно, как танцуют взрослые.  Им пока в клуб ходить запрещали, на дискотеках непременно дежурили учителя — и не практикантка, которая стала настоящей учительницей и по-прежнему не любила Любку, а все и по очереди, даже завуч с директором. 
     — Двери не на месте, кто же их режет на печь?! — посетовала мать с досадой, осматриваясь.  — В кухне не развернуться, даже стол, наверное, не влезет, ухватом окно выбью… Да вроде ничего печка-то…
     Она прошлась и заглянула в нее. 
     — А мне нравится! Я бы прямо сейчас тут жить осталась! — Любка радостно прошлась по дому. 
     — Понимала бы чего! — фыркнула мать. 
     — Тетя Тина, а мне тоже нравится… Он лучше, чем в котором вы живете, — согласилась Таня с подругой.  — Нет, крыша не протекает, потолок чистый. 
     — Надо протопить его как следует и в подполье слазить, поди, окно открыто, — мать тоже осмотрела потолок, приободрившись.  — Дует сильно из-под пола. 
     — Ага, щас, — Любка живо включила свет и приоткрыла подполье. 
     И страшно обрадовалась — окно и в самом деле было открыто.  Рамка со стеклом стояла рядом.  Вставить — дело одной минуты.  В других местах бревна подпола смотрелись крепкими, а само подполье было сухим, разве что через открытое окно немного надуло снега. 
     Сначала затопили буржуйку.  Печь поначалу чадила, но быстро перестала.  Мать растопила большую печь, наказав не забыть подложить дрова и вовремя прикрыть трубу, чтобы не выпустить тепло.  Она как будто успокоилась, перестав вспоминать, что две зимы дом стоял без хозяина, и что долги выплачивать месяца три, как раз зиму. 
      — Теть Тин, а как вы его купили? Как-то неожиданно… — удивилась Таня.  — Вчера еще и разговора об этом не было. 
     Мать махнула рукой, присаживаясь на диван. 
     — Да я еще сама утром не подумала бы…
     Оказывается, хозяйка давно уехала к дочери в город.  Там вышла замуж.  А после свадьбы приехали за вещами.  Остановились на почте, чтобы отправить телеграмму.  Чтобы продать дом самим или наказать кому-то, решили задержаться.  И первым делом стали спрашивать.  На почте и в магазине всегда все знали в первую очередь.  Мать в это время получала журналы у начальницы, их привозили в отельном мешке, подписывали, а потом выдавали почтальонам.  Оказалось, собирались продавать недорого, вполовину дешевле, чем стоил бы через посредника.  Ей только что выдали зарплату, и мать расстроилась, что денег ей не хватит.  И тут начальница внезапно предложила материальную помощь от почты — не насовсем, а на три месяца, как ссуду, а еще разрешила разнести почту на следующий день, чтобы не задерживать людей.  Хозяйка так обрадовалась, что сбавила цену еще, и даже не стали посылать телеграмму, а сразу же позвонили в сельсовет, чтобы оформить куплю-продажу.  Сделку зарегистрировали, вычеркнув в домовой книге одних жильцов и вписав других, выдали справку, что теперь мать владелица новой собственности. 
     Потом хозяйка, конечно, пожалела о цене, когда узнала, почем продают дома, но менять решение не стала, даже когда ей предложили цену выше той, о которой договорилась с матерью.  Другим покупателям хотелось посмотреть дом, а хозяйка торопились на автобус.  Матери это показалось подозрительным, она покупала дом не глядя, даже не зная, есть ли он на самом деле.  И сначала пришла в ужас оттого, что натворила.  Она до последнего не верила, что жить в нем можно, не сомневаясь, что он развалится, как только войдет. 
     Мать встала, вдруг засмеявшись, вытерла с глаз слезу, успокоившись окончательно.  Тепло от буржуйки быстро распространилось по дому. 
     — Мы еще долго сюда не переедем, денег-то нет… Не знаю, как выкрутимся.  Но постель можно принести, здесь хоть поесть можно приготовить.  Скотине не попадайте на глаза, еще вчера был пьяный…
     Она тяжело вздохнула, подбросила дров и ушла. 
     
     — А я бы на вашем месте переехала, — сказала Таня, когда они остались одни. 
     — Я туда больше не вернусь, — разрешилась Любка от задумчивости.  — Пусть они там живут, а я тут, одна…
     — А как ты тут будешь жить, тут же ничего нет! Ни посуды, ни картошки…
     — Диван есть, кровать, стол, стулья, дрова… — рассудила Любка.  — Ты мне скажи, чего здесь такого нет, что есть там?
     — Ну, не знаю.