Заметив Сережу, он выставил перед собой руки, словно пытался от него закрыться.  Убедившись, что отчим жив, Сережа вернулся за стол и выпил сразу две рюмки, и только потом расслабился, ни на кого не глядя.  Любка заметила, что руки у него дрожат.  Наконец, он усмехнулся, взглянув на Любку. 
     — Часто у вас так. 
     — Постоянно, — буднично ответила Любка.  — Хороший удар, — похвалила она его.  — Это тебя так в армии научили?
     — Кстати, я тебе подарок привез, ты просила…
     Сережа залез в сумку, вынул голубые тени для глаз, тюбик туши и неяркую, розоватую помаду для губ. 
     — О-о-о! — восхищенно выдохнула Любка. 
     И забыла о подарке.  Сережа тоже обернулся со смешанными чувствами в лице. 
     Мать, которая стояла над поверженным отчимом, вдруг преобразилась.  Кулаки ее сжались, лицо перекосило, она оскалилась, раздувая ноздри, глаза стали дикими.  И неожиданно для Любки и для опешившего и растерявшегося Сережи она начала с какой-то необъяснимой и неописуемой яростью пинать отчима в лицо, в живот, в голову, пытаясь его раздавить. 
     — Сука! Тварь! Пидор! Ты мне жизнь… жизнь испоганил! Мразь!. . 
     За нею пинать отчима начал Николка — теперь они пинали его с двух сторон. 
     -Э-э-э… — раскинув руки, Сережа решил прийти на помощь, загораживая и оттаскивая мать. 
     Любка встала у него на пути.  Она хохотала.  Честное слово, она сделала бы то же самое, но у нее вдруг не осталось ни капли злости.  Она пережила столько страшных минут, а теперь ее разобрал смех.  Так безопасно она себя никогда не чувствовала — только когда рядом были волшебники.  Наверное, они были где-то рядом. 
     Отчим вдруг резко вскочил и кинулся бежать.  Мать и Николка, пиная его на ходу, бросились следом. 
     — Он сейчас топор схватит и башку ей снесет, — обеспокоенно сказал Сережа, который теперь тоже смеялся, наблюдая за потасовкой. 
     Сережа и Любка поспешили следом, едва успев заметить, как удерживаемый матерью отчим запнулся за порог и скатился с лестницы, растянувшись.  Теперь мать пинала его еще яростнее, отчим пытался встать на колени, и стонал.  «Я позвоночник сломал… я позвоночник сломал…» — повторял он, уползая к воротам. 
     — Ты сука, ты падаль, ты не сдохнешь никогда! Такие твари не умирают! — цедила мать сквозь зубы, обретая вторе дыхание. 
     Наконец, вмешался Сережа, оттаскивая озверевшую мать и Николку, который вдруг как-то сразу повзрослел. 
     — Все, все, хорош! — отчим не двигался.  — Надо его домой занести, окоченеет. 
     — Он? Хе, столько раз спал, ни хрена ему не делается, — пренебрежительно бросила мать. 
     — Мать, он замерзнет с синяками-то, потом доказывай, что мы его не убивали… — образумил ее Сережа. 
     — Может, бросим его в сугроб около его дома? — предложила Любка, все еще хихикая. 
     — Нет, я сказал, — отрезал Сережа. 
     — У него свой дом есть, — сделала мать последнюю попытку. 
     — Я его туда не потащу! — рассердился Сережа. 
     — Мам.  Давай, мы с тобой его утащим и бросим в сугроб.  Мороз тридцать пять градусов, может, все же окоченеет? — снова предложила Любка.  — Сережа, ты просто не представляешь, как мы жили!
     — Ага, а если вас кто-нибудь увидит?! Я пожить у вас собрался, а вместо этого… Тяжелый… Берите за ноги! — приказал Сережа. 
     — Я не потащу! — развернулась Любка. 
     Мать и Сережа затащили отчима в дом и бросили у двери. 
     — Мне надо уйти, как вы тут без меня? Может, связать его, а то не дай Бог очнется… — сказал Сережа, убедившись, что отчим еще дышит. 
     — Куда на ночь-то глядя собрался? — попыталась удержать его мать.  Она уже успокоилась.  И на сей раз чувствовала она себя замечательно. 
     — Там еще трое ребят приехали, мы на вокзале встретились, я обещал им.  Ну и… повидать охота всех.  Все там соберутся. 
     — Я с тобой пойду, мать-то твоя опять, поди, пьяная.  Помогу ей на стол собрать.  Леша часто приходит поесть.  Вдруг кто зайдет повидаться. 
     Мать достала сумку, собирая с собой продукты. 
     В эту ночь Любка ночевала у Леши и Сережи, в доме дяди Андрея.  Леша заходил к ним часто, и даже оставался ночевать, а Любка у них не была давно.  Теперь в доме было сумрачно и грязно.  Тетя Мотя встретила их едва ворочая языком, ее новый сожитель храпел на кровати.  Леши дома не было.  Он теперь жил в бабушкиной половине дома.  Там у него стояла кровать, стол, печка и старый бабушкин сундук.  В общем-то, он неплохо устроился, в бабушкиной половине было чисто и уютно.  Вернувшийся Леша уступил ей и Николке кровать, расположившись на полу.  Но сам он спать так и не ложился, гуляя с братом по селу. 
     После того вечера какое-то время отчим был шелковый, не надоедая им.  Про сам вечер он сказал, что ничего не помнит.