— Пожалуй, я похлопочу на кухне, — передумал волшебник сидеть. 
     — Вот так всегда, мужчины сбегают, когда им нечего сказать в свое оправдание, — пожаловалась волшебница. 
     — Там, когда он меня поцеловал…
     — Прекрасно его понимаю, — вздохнула волшебница.  — Представь… Не сердцем… Сознанием! Он выходит из комнаты… И вдруг видит двух девочек, которые прекрасно знают его, а он их.  И одна из них… Люба, смотри моими глазами! — попросила волшебница.  — В его присутствии начинает краснеть, заикаться, бормочет что-то невнятное, внезапно сворачивает в сторону… ему шестнадцать, ей двенадцать… Красивая? Возможно…
     — Он посмеялся надо мной? — тихо произнесла Любка.  Чувства остались где-то запертые.  Теперь она была как бы Мишка, который сам по себе был без чувств.  И она стояла там, в коридоре, и смотрела на себя со стороны. 
     — Ну, сказать так было бы, наверное, неправильно… Он раскрыл твой секрет, и ему это польстило.  И что бы ты сделала на его месте?
     — Целовать бы я не стала, — скривилась Любка. 
     — Не рассуждай, как девочка, рассуждай, как мальчик.  У мальчиков есть кое-что между ног, им постоянно приходится это кое-что сдерживать, а думает оно примерно так, — волшебница провела пальцем по Любкиному лицу. 
     Любка вдруг почувствовала приятное ощущение, которое ей захотелось удержать и усилить.  Оно проникало внутрь ее и растекалось, как горячая волна. 
     — Оно их зовет, оно их манит, заставляет делать глупости, пока они не встретят ту, которая может удержать это чувство, поднимая его снова и снова.  А когда оно уходит, — женщина щелкнула пальцем и ощущение пропало, будто его и не было, — они начинают думать головой.  Голова у него незамутненная, а маленький шаловливый проказник радуется каждой глупой девочке.  Особенно той, которая при нем краснеет, бледнеет и заикается.  И ему всегда приходится ставить своего проказника на место.  Возможно, он и воспользовался бы своим положением, но ты маленькая девочка, у которой пока даже нет месячных… Тогда не было. 
     — Поэтому мальчики сначала ухаживают за девочками, а потом говорят про них гадости?
     Женщина утвердительно кивнула. 
     — Поэтому.  Они в них не влюблены.  Настоящая любовь, когда голова думает так же, как маленький проказник, даже когда он как бы отсутствует.  Любое другое состояние противоестественно и должно вызывать тревогу.  Например, твоя мама…
     — Она чужая мне.  Совсем чужая.  Мы ни о чем таком с ней не разговаривали никогда.  Она или ругает меня, или пытается высказать, что она чувствует и думает.  И никогда не спрашивает, о чем думаю я. 
     — Это нормальное явление.  В смысле, обыденное.  Большинство людей на Земле поступают точно так же.  Не потому, что они чужие — их так научили думать.  Твою маму тоже никогда не спрашивали, что думает она.  Она привыкла подчиняться, не думая.  Как в армии.  Немногие после этого остаются творческими и независимыми людьми, не многим удается забыть насилие, и никогда человек, над которым долгое время издеваются.  Страх живет внутри них, разрушая личность. 
     — Но мама немного изменилась…
     — Она переступила через того, кто ею помыкал.  Но вот ее заступник ушел — и она снова перешла в состояние страха.  И пытается уладить конфликт, подчинившись. 
     Любка задумалась. 
     — Но тогда, на скамейке…
     — Люба, смотри моими глазами, — строго потребовала волшебница.  — В село прислали шестнадцать цинковых гробов.  Всех ребят он хорошо знал.  Ходил с ними на танцы, встречался в школе, возможно, среди них были его друзья… Что бы ты почувствовала, зная, что ты должна пойти туда, откуда они вернулись мертвыми?
     — Страх, — произнесла Любка, содрогнувшись. 
     — В доме на проводы собрались его друзья.  Им никуда не надо идти.  Для них есть завтра.  И вот он выходит, чтобы скрыть чувства и подумать.  А тут ты, приятель не приятель, но посторонний человек, который не радуется вместе со всеми. 
     — И отвергнутый, — догадалась Любка. 
     — И отвергнутый, — согласилась волшебница.  — Он думает о том, что, возможно, не только их, но и тебя больше никогда не увидит.  Ну, скажем так, это попытка оставить о себе память, или попытка пережить страх не в одиночестве, или попытка перед смертью загладить свою вину перед тобой…
     — Но почему же он не ответил? Катьке ответил, а мне нет…
     Катьке Мишка ответил в тот же год.  Правда, написал, чтобы не надеялась, не принимала близко к сердцу и не писала ему больше.  Дружелюбно попросил.  Любка, наверное, Катька завидовала.  Думать, что она его встретит после армии, было невыносимо.  Мысли об училище сразу становились тяжелыми — и понимала, что надо ехать, и понимала, что умрет, если вдруг выяснится, что упустила шанс быть рядом с Мишкой всю жизнь, уступив это место другой. 
     — Потому что Катька ему чуть ближе, чем ты.  С Катькой он знаком много дольше, и, возможно, когда-то рассматривал ее в качестве будущей подруги.  Он избавился от страха.  Не умер, не попал в Афганистан, в армии его накормили, напоили, предоставили постель… Теперь он думает о будущем, как о чем-то естественном. 
     — Неужели я совсем ему не нравлюсь? — горестно воскликнула Любка
     — Не нравилась никогда, — покачал головой волшебник, расставляя кружки с чаем.  — Не существовала, оставаясь в пятом измерении. 
     — Мудрая мысль, — заметила волшебница, обнаружив перед собой тарелку с пирогами. 
     Любке стало горько.