Выслушивать пьяный бред тоже.  Пьяный бред отчима обычно заканчивался рецидивами.  — Ну ладно, помиритесь еще! — успокоила она и посоветовала.  — Ты пойди, выспись… Утро вечера мудренее…
     — Точно! — задумалась Малина.  — Слышь, а ты классная девчонка… Ты это, если что… зови меня, я разберусь!
     — Тьфу, тьфу, тьфу! — переплюнула Любка. 
     Когда она открыла дверь и Малина на прощание полезла целоваться, лица вытянулись у всех.  Такого исхода не ждали.  Мирный исход быстро забывали, в общежитии помнили лишь истории, леденящие кровь — разочарованная толпа начала расходиться. 
     
     Еще дня через два Любке сообщили, что Малина снова ее искала, теперь уже не одна, а с согруппницами.  Лица у вестников были напуганные. 
     — Ну, ладно, я пошла, — расстроилась Любка. 
     — Подожди, — удержали ее девчонки.  — Давай, сходишь завтра, когда они протрезвеют.  А сейчас мы тебя не отпустим, даже не думай. 
     Наверное, Любка почувствовала облегчение.  Прошло уже два месяца, как они учились вместе, и обычно они занимали или нейтральную, или выжидательную позицию, или выступали в качестве ротозеев.  А тут встали на ее сторону.  Она, в общем-то, никому ничего не пыталась доказывать, просто жила себе и жила, стараясь привыкнуть к новой жизни. 
     Для Любки переживание за нее стало неожиданностью…
     На следующий день, с тяжелым сердцем, в комнату Малины она отправилась с утра.  Постучала и вошла.  В комнате было четверо девушек, примерно в возрасте третьекурсниц и чуть старше.  Страшными они не выглядели.  Обычные…
     — Мне передали, вы вчера меня искали, — спросила Любка, не то чтобы враждебно, но холодно.  Унижаться она перед ними не собиралась. 
     — Тебя? — удивилась Малина, нахмурив лоб
     Все четверо девушек озадачено переглянулись. 
     — А, ты Любка?! — обрадовалась одна из них.  — Ну да, точно, искали! — вспомнила она. 
     — А зачем? — испытующе взглянула на нее Малина. 
     — Не помню… Ты у Галки с Войной спроси…
     — Так! — напряглась Малина, внезапно изменившись в лице.  — Тащите их сюда!
     Две другие девушки, которые разглядывали Любку, вышли и через минуту вернулись, толкая впереди себя Войну и Галку. 
     — Вы меня решили под монастырь подвести? У меня последнее предупреждение! — дрожа от гнева, набросилась на них Малина.  — Вы что, твари, делаете?! Я же обеих распорю сверху донизу! Если меня посадят, я выйду! Выйду! Я вас из-под земли достану!
     И Галка, и Война притихли, испуганно пятясь к дверям, пытаясь что-то промямлить в ответ какое-то оправдание. 
     — Так я могу идти? — поинтересовалась Любка, когда Малина ненадолго закрыла рот, чтобы набрать воздуха. 
     — Иди! — махнула она рукой, снова набрасываясь на Войну и Галку. 
     Дружбой не пахло — Малина и сама была напугана и кипела от возмущения.  Любка мысленно усмехнулась, удивившись своей мудрости и храбрости. 
     Этот инцидент в общежитии и в училище у Любки был последний.  Теперь ее никто не трогал и она ни к кому не приставала. 
     А на втором курсе Галка проломила первокурснице череп…
     Ее жертва попала в реанимацию, потеряв память и возможность двигаться.  За нею приехали родители, а Галку судили.  В общежитии она больше не появлялась.  Наверное, Любка обрадовалась, на месте той покалеченной девчонки могла быть и она.  Война осталась и точила зуб, но сломанными зубами немного куснешь.  Из друзей у нее осталась лишь Светка Ибрагимова, которую Война теперь ревностно охраняла, пытаясь отвадить всех, кто к ней приближался. 
     Светке, похоже, в какой-то степени сие льстило.  К Войне она относилась с теплотою и пониманием. 
     
     Любка упала на кровать, собираясь спать, спать и спать…
     И тут же вспомнила, что не отправила домой еще две посылки.  Постельное белье, которое купила в последнюю зарплату. 
     
     Девчонки, которые старались приодеть себя, приобретая наряды у фарцовщиков, ее не понимали.  Иногда она отказывала себе в самом необходимом, чтобы послать домой что-нибудь еще.  Но Любка знала, в селе жизнь стала еще хуже.  После Брежнева пришел Андропов, после Андропова Черненко.  После Черненко Горбачев, а ничего не менялось. 
     Любка уже пожалела, что однажды на Новый год загадала крамолу…
     Словно чья-то невидимая рука начала переставлять фигуры — что-то вдруг сдвинулось, набирая обороты.  Люди по-прежнему хвалили генеральных секретарей, выискивая злое на западе, и доброе у себя, но те, кто успел побывать за границей, вспоминали ее со слезами умиления.  Не так много там было бездомных, чтобы плакать о них, зато производили цветные телевизоры, снимали крутые фильмы, одежда не шла ни в какое сравнение по качеству с той, в которую одевалась в Союзе, ездили на крутых машинах — и как бы не наказывали фарцовщиков за тунеядство, на жизнь они не жаловались.  Девчонки оставляли им все свои зарплаты.  Теперь с прилавок исчез даже шампунь.  И война продолжалась, забирая парней, самых красивых и сильных, оставляя поколение Любки не то вдовами, не то падшими женщинами, вынуждая биться за простое женское счастье на кулаках, когда у каждой десять сильных соперниц. 
     Не так уж много времени ей оставалось в училище.  Два года пролетели незаметно и быстро.  Здесь хоть что-то было.  И неизвестно, как сложится ее жизнь, когда уедет.  На мать и Николку денег она не жалела, посылала домой все, что могло пригодиться самой — утюги, зеркала, посуду, одежду, то же постельное белье.  На первом году в Новогодние каникулы купила телевизор «Рассвет».  С рук, конечно, но две государственные программы ловил хорошо. 
     И, конечно, никакой благодарности от матери не дождалась.  Первое время, пока были деньги, мать сдерживалась, а потом из дома старалась выжить.  «На кой хрен привезла?!.  Дай нам пожить?!.