И снова одеревенела.  Наверное, в таком виде ее можно было использовать в качестве манекена.  Любка едва успела ее подхватить и положить мягко, чтобы она не ткнула вытянутым пальцем в глаз. 
     Любка уже ничего не понимала…
     Чувствуя беспокойство, вернулась в тамбур, с которого все началось.  Игорь оставался все в той же позе, за время ее отсутствия даже ни разу не моргнув.  Испробовала еще один способ — вернулась в его объятия, подождав минуты пять.  И снова ничего не произошло. 
     И обрадовалась, слегка напугавшись, когда в дверь постучали с улицы. 
     Она повернула щеколду, открыла дверь, и несколько опешила, заметив двух волшебников… Быстро отогнула рычаг, убирая покрышку и освобождая лестницу, чтобы впустить их. 
     Расстроенными они не выглядели, но оба покачали с укором головой. 
     — Надо было между ног коленом… Забыла? — волшебник усмехнулся, похлопав Игоря по плечу. 
     — Вы?! Где вы были?! — взволнованно воскликнула Любка.  — Я вас так ждала!
     — На восходе и на закате, там, где заканчивается один мир и начинается другой.  В начале пути, — ответила волшебница, проследовав в вагон. 
     Любка поплелась за нею следом. 
     — Кажется, нам негде присесть… Выйдем на свежий воздух, — развернулась она. 
     — А поезд без меня не уйдет?! — испугалась Любка. 
     — Этот? Он будет стоять вечно! — усмехнулась она, разворачивая ее за плечи и подталкивая к выходу. 
     — Но как же…
     — Нынче все поезда стоят, — рассмеялась волшебница.  — Иногда бывает полезно остановиться и подумать о чем-нибудь своем… На этот раз ты не стала передвигать стрелки, а просто остановила часы…
     — Это я?! Я остановила?! — не поверила Любка, внимательно взглянув на волшебника, который уже стоял на траве и смотрел куда-то вдаль. 
     — Ну конечно! Кто бы кроме тебя смог еще?! — радостно согласилась с нею волшебница.  — Значит, сила твоя возвращается…
     — Эта?! — Любка недовольно махнула рукой в сторону поезда, попробовала усмехнуться, но усмешка получилась кислой.  — Как теперь это запустить?! И людей…
     — Проще пареной репы, — рассмеялся волшебник.  — Попробуй испугаться так же сильно еще раз!
     — Я пробовала! — тяжело вздохнула Любка.  — У меня не получается. 
     — Там была угроза нападения, а тут ты поняла, что самой тебе ничего не угрожает, — объяснил волшебник. 
     Волшебники не замедлили собрать хворост, развели костер, пристраиваясь на брошенных на землю плащах, поманив с собой Любку, которая помогала им. 
     Она долго думала, прежде чем сеть.  Волшебники одно, она другое — плащ мог запачкаться. 
     — Похвально, что беспокоишься о моем плаще, но ему ничего не будет, — успокоил ее волшебник.  — Ему столько же лет, сколько вселенной. 
     Любка присела, любуясь огнем. 
     — Я уже ничего не понимаю, — призналась она.  — Может быть, вы объясните? И что у меня с ногами?! — почти выкрикнула она. 
     — Знак земли и неба, древо и змея.  Это два подпространства, которые образуют обе вселенные.  Первое — основание, второе… Сложно объяснить.  Если брать человека, то это то, что привносит в его жизнь образ.  Начало и конец. 
     — Первый раз ты усыпила вселенную на четыре месяца, когда еще была в чреве матери.  Тебя рассердили звуки плохого пищеварения.  Люди очень испугались, когда поняли.  Но тогда сон вселенной был некрепким, планеты и звезды двигались. 
     — Они действительно такие сильные? — Любка рассматривала знаки на обеих ногах в изумлении. 
     — Нет, сами знаки ни при чем, они лишь указывают, что сила возродилась и снова охраняет тебя.  Но из того же источника пьет Голлем.  Если силу проклятия не разрушить, он будет противостоять тебе с такой же силой.  И мы пришли предупредить. 
     Любка сжалась, испуганно вглядываясь в лица волшебников.  Они были серьезны и задумчивы, взгляды их отрешенно смотрели в огонь, который только один и оставался живым. 
     — Меня будут ненавидеть люди?
     Волшебник и волшебница какое-то время молчали.  Потом волшебник заговорил. 
     — Не совсем.  То, что ты сделала, ни добро и ни зло.  Голлем, сам по себе, лишь сгусток живой информации, которая обращается к человеку.  Уговаривает, обещает, объясняет.  На уровне подсознания, пробуждая в человеке все, что есть у него темного.  Тот, кто не имеет в себе страха или злобы — своего Голлема, это необязательно сам человек, нечто, оставленное людьми или ему, или его душе, с которым он связан единым пространством, как другая вселенная, — чувствует себя некомфортно, он убегает, закрывается.  Тот, кто имеет темное и злое, приникнет к нему своим ухом — и будет творить зло.  А есть люди, которые как ты, будут мучимы своим злом.  В мир пришла беда.  Без Голлема ты могла бы любить людей, поднимать их, подниматься вместе с ними.  Но Голлем противостоит тебе, следовательно, все злое, что в них накопилось, выйдет наружу.  И они станут убивать, и насиловать, и торговать друг другом.  И те, которые не имеют зла, будут противостоять им, но большая часть закроется в себе. 
     — Ну! — не поверила Любка.  — Так можно свалить на меня все зло! Войны и рабство были и без меня. 
     — Это Зверь, он все еще здесь.  Он как Голлем.  И силен, но лишь потому, что есть многие люди, которые служат ему, чтобы удовлетворить свои амбиции.