Эта книга -- подлинное отражение событий, произошедших с описанными людьми.  Ни одно имя, ни одно слово, ни один сон не изменены, ибо рассказать Истинную Правду можно лишь ничего не скрывая. 
     Искренне ваша, Виктория Витнесс. 
     
      Предательски сочились слезы и, нерешительно капая с ресниц, щипали щеки.  Но даже пелена на глазах не мешала видеть настолько отчетливо, насколько не хотелось.  Высоченные полуразрушенные колонны шипами торчали вверх, царапая серое громоздкое месиво, которое когда-то было небом.  Покореженные канделябры держались за изуродованные глыбы стен огромными гвоздями.  Среди дымовой завесы и мечущейся каменной пыли огни свечей, не дрожа, настырно вились вверх, хотя ураган носился из стороны в сторону с такой силой, что мог сбить с ног.  От его ударов мои руки и ноги покрылись царапинами и ссадинами, но я не могла двигаться, словно через все тело проходил огромный стержень, пришпилив к мраморному полу. 
      Вокруг грохотало с такой силой, что казалось, будто от одних только звуков скоро падут стены, рассыпаясь мелкой крошкой.  Но не хаос пугал до безропотной апатии.  Гигантские ножи молний разрезали тучи, озаряя ослепительным светом Его фигуру на фоне разрушающегося мира.  Нас разделяли всего несколько шагов, и все, что я могла -- беззвучно умолять Его не приближаться.  Одинокая фигура в окружении всеобщего буйства сверлила меня яростным взглядом.  Его длинные черные волосы туманным гипюром развевались от ветра.  От Его взгляда мышцы во всем теле сжимались, словно пытаясь собраться в комок и скрыться, исчезнуть, только бы не стать добычей ослепляющего темнотой Дьявола.  Он сделал шаг, и меня забил сильнейший озноб так, что застучали зубы.  Он подходил все ближе, и мраморные плиты лопались под его ногами, распуская паутину трещин, а буйство стихий становилось все сильнее.  Один из разрядов молнии ударился о колонну, вмиг объяв ее пламенем.  Огонь перескакивал от одного камня к другому, с легкостью поджигая, словно деревянные брусья.  Небо опускалось все ниже, а Он подходил все ближе, пока мое тело не содрогнулось от пронизывающего холода Его дыхания. 
      -- Ты должна об этом рассказать всему миру, -- Он не издал ни звука, но слова раскаленным железом въедались в мозг.  -- Ты ни о чем не забудешь, пока не сделаешь это. 
      Его изящные, мраморно-белые руки потянулись ко мне ядовитыми щупальцами.  Если бы я могла отстраниться, убежать, потерять память, что настойчиво орала: "У тебя был шанс сделать это раньше! Почему упрямство и любовь оказались важнее самосохранения? Дура! Сентиментальная, любопытная идиотка! Теперь поздно.  Неизбежно.  Необратимо".  Беспокойные крики мыслей смолкли, когда Его ладони легли на мою голову.  Пламя уже охватило все колонны и танцевало вокруг оранжевым кружевом.  Сейчас Его обычно черные глаза излучали вязкий молочный свет, который был ярче захватившего зал огня.  Этот свет струился, проникая в мои мысли яркими картинами прошлого -- того, чего я не видела, но о чем должна рассказать.  И теперь окружающее пространство больше не казалось ужасным, Его фигура -- зловещей, а происходящее -- кошмаром.  Прежний страх отступил.  Отступил под давлением столь немыслимого ужаса, что тело забилось словно в предсмертной агонии, не желая принимать дьявольский дар. 
     
      ГЛАВА 1.  НОЧЬ. 
      ЯНА. 
     
      Андрей сел на одну из трех лавочек, уныло пустовавших в маленьком дворике.  Безоблачное небо укутало город ласковой оградой от черноты космоса и обещало спокойствие.  Безмятежно парящее в облаках солнце гладило теплыми лучами улицы и иногда играло в прятки с деревьями, скрываясь за кирпичными спинами домов.  Здесь, среди полувековых пятиэтажек, воздух пах не выхлопными газами и пылью, а свежеоблетевшей листвой и выпечкой. 
      "Похоже, кто-то балует внуков булочками в воскресный день", -- подумал Андрей, добавляя в коктейль запахов сигаретный дым.  Он скучающе обводил взглядом знакомые до отвращения детские качели с облезшей краской и дорожки серых бордюров пока жалобно не простонал телефон. 
      -- Привет, Яна, -- даже не взглянув на дисплей, выдохнул Андрей в телефонную трубку. 
      -- Привет.  Ты где? Ты звонил мне? -- осипший и измотанный голос не предвещал ничего хорошего.  Да и что взять с женщины, только что замучившей себя работой до отупения?
      -- Звонил, -- ответил Андрей, несмотря на неутешительные прогнозы рассудка.  -- Я во дворе.  Уже два часа наслаждаюсь осенним вечером. 
      -- Извини, Андрюш, я работала в наушниках, не слышала, что ты приходил, а телефон . . . 
      -- Да-да, а телефон лежал слишком далеко.  Я знаю, не в первый раз слышу. 
      В трубке воцарилось неловкое молчание, прерываемое лишь звуками дыхания. 
      -- Открывай дверь, -- сказал Андрей и сбросил звонок. 
     
      Из кухни доносился запах свежеприготовленного кофе.  Прикрыв дверь, Андрей разулся и мельком заглянул в гостиную, словно ожидая увидеть там соперника.  Но комната пустовала.  На разложенном диване все еще лежало постельное белье, хотя настенные часы показывали пять часов вечера.  Полки стенных шкафов покрывала пыль, заметная даже с большого расстояния, стол был заставлен чашками, стаканами и пустыми тарелками.  На полу, на стульях, на диване -- всюду валялись исписанные словами и знаками листы, а в самом центре комнаты лежала гитара.  "Все как обычно", -- подумал Андрей и прошел на кухню.  Яна в легком халатике мельтешила у холодильника, доставая на стол нарезку, сыр и майонез.  Управившись с закусками, она разлила кофе в наспех вымытые кружки и присела рядом с Андреем на табурет. 
      -- Ты наверное проголодался? -- спросила она виновато пряча глаза. 
      -- Есть немного, -- он глотнул кофе и, обжегшись, зажмурился.  -- А у тебя хлеб есть?
      Яна вскочила и метнулась к разделочному столу.  Тронутая ржавчиной хлебница заскрипела, открываясь.  Раздосадовано прикусив нижнюю губу, Яна поглядела на засохшую корку, одиноко лежащую в окружении крошек.