Легким расслабленным прыжком огромной кошки он оказался рядом, протянув ладонь, в которой плясало маленькое пламя.  Я подкурила, не сводя глаз с высокой худощавой фигуры незнакомца, затянутой во все черное. 
      -- Объясни мне одну вещь, -- он продолжал меня гипнотизировать, но уже не взглядом, а голосом.  -- Почему люди всегда лезут не в свое дело? Трясутся от страха, кусают губы, но все равно лезут. 
      -- Я. . .  я не знаю. 
      -- Вот и я не знаю, -- он тряхнул густыми темными локонами, которые при попадании на них света становились темно-бардовыми.  Сев возле меня на табурет, он сцепил длинные тонкие пальцы в замок, приготовившись что-то сказать.  Мой страх сбился где-то в пятках, сердце колотилось возле горла, а я сидела и, не пытаясь понять происходящее, думала о том, какими окажутся его волосы на ощупь.  Наверное, мягкими и гладкими. 
      -- Ты должна их остановить. 
      Я отвлеклась от неуместных мыслей. 
      -- Кого?
      -- Своих подружек.  Никто, слышишь, никто в этом дурацком мире не должен услышать альбом, увидеть картины и тем более прочесть книгу. 
      -- Но почему?
      -- Потому что этого хотят Они.  Они ищут очередных дураков, которые впустят их.  Это не должно случиться. 
      Я понимающе кивнула.  Он отвел глаза, вернув мне подвижность и поднялся, чтобы уйти, оставив мне множество вопросов без ответов. 
      -- Почему же ты пришел ко мне, а не к ним?
      -- Потому что меня они бы не испугались после всего увиденного.  Это раз.  Потому что ты сможешь на них повлиять.  Это два.  И потому что тебе плевать на весь мир.  Это три. 
      Вот как? Мой голос обрел твердость. 
      -- С чего ты взял, что мне плевать на весь мир?
      Он выглядел пораженным моей тупостью. 
      -- Ты по крайней мере не строишь из себя пророка.  Постарайся объяснить им, что пророки многое теряют, не получая взамен ничего, кроме шепота за спиной.  Посмертного.  И эти трое тоже потеряют.  Самое дорогое, что у них есть. 
      Он поднялся и прошел в гостиную.  Я вскочила и бросилась за ним, задев стул, который упал, разнося шум по квартире.  Но комната опустела.  Мертвая тишина проникла в каждый угол.  Пустота оказалась более зловещей, чем присутствие постороннего, неизвестного мужчины.  Хотя, можно ли назвать человеком растворяющегося в воздухе, не оставившего даже намека на недолгое присутствие рядом, кроме памяти о темноте глаз и запаха.  Едва различимого запаха сандала, хвои и горящей смолы.  Я долго щипала себя, убеждаясь, что не сплю.  Раны на ладонях и коленях ныли, а солнце светило в окно слишком ярко.  Осознание собственного безумия было столь сильным, что желание стать предметом обожания для миллионов людей обоих полов казалось низменным и глупым по сравнению с замершими на своих местах шторами, покорно впитывающими нервно выдыхаемый сигаретный дым. 
     
      ***
     
      По всей квартире горели плавающие свечи, бросая слабые отблески на мебель и лица.  В углу стояла не распакованная дорожная сумка, в которую безуспешно пытался засунуть нос Зверь.  Лера разглядывала книги на полках, краем глаза следя за мельтешащей по квартире Яной. 
      -- Да успокойся ты, наконец, -- попросила она. 
      Яна села на пол, отложив подальше гитару. 
      -- Уже.  Пойдем. 
      Лера прибрала громкость динамиков и устроилась рядом. 
      -- Раньше ты любила слушать музыку громче, -- заметила Яна. 
      -- Многое изменилось. 
      Лера пригубила вино и потянулась за сигаретой.  Яна удивленно проследила за подругой. 
      -- Ты говорила, что бросила. 
      -- Я в отпуске. 
      Тихий вечер, не омраченный разговорами о семейной жизни и творчестве, унес Яну из благоустроенной квартиры в съемную халупу, затерянную среди большого нелюбимого города, где единственным воздухом было желание уехать и творить.  Когда-то давно за тысячи километров отсюда так же стелился вечер, так же чадили свечи и в шестигранных стаканах так же плескалось вино, которое пьянило намного меньше разговоров о Питере, Париже и спрятанных в карманах длинных черных пальто руках.  А главное, в тот вечер с ней так же была Лера.  Лерка, еще не имевшая мужа и ребенка, еще искренне и почти по-детски смеявшаяся, обсуждая подробности беспредела, который они планировали устроить в гостинице, поправлявшая свои вельветовые брюки, вечно спадающие на худые бедра, с горящими от одного упоминания имени Андриана глазами.  Лерка, которая еще не называла ее ребенком, слыша о намерениях покорить Москву.  Лерка, которая никогда не вернется. 
      -- Я уже не мечтала, что мы когда-нибудь будем так же напиваться под "Diary of Dreams", -- шепотом произнесла Яна, гладя светлые волосы подруги. 
      -- Удивительно слышать, что ты о чем-то перестала мечтать. 
      Они уснули, когда рассвет постучался в окна робкими лучами еще розового солнца. 
     
      ***
     
      Маргарита выключила телевизор.  Клоунада престарелых юмористов до смерти надоела.  Она никогда не чувствовала себя такой подавленной.