Здесь кто-то был.  Здесь снова был Он.  В звенящей тишине я слышала свое тяжелое дыхание и сбивающийся ритм сердца.  Страх, гулявший по венам как у себя дома, внезапно исчез, оставив лишь мелкую зудящую дрожь на кончиках пальцев. 
      -- Ну появись же ты! -- крикнула я в пустоту.  -- Ответь на вопросы!
      Словно издеваясь, ощущение Его присутствия исчезло.  В проеме показалась довольная морда Принца, облизывающего усы длинным шершавым языком.  Как же это было нелепо! Моя жизнь превратилась в дешевый мистический триллер по сценарию новичка, который, желая нагнать страху на зрителя, оттягивает развязку бесполезными эпизодами.  Вот только положенного в этом месте страха я уже не испытывала.  Я начала звереть.  Звереть от непонимания, бессилия и отсутствия возможности выместить злость на виновнике торжества.  Проклиная мир и коря родителей за свое рождение, я закрыла глаза в надежде уснуть спокойно. 
     
      Лифт медленно полз вверх.  Зажатая маленьким пространством я чувствовала себя в безопасности.  Может быть из-за осознания одиночества, а может быть из-за тихо звучавшей мелодии.  Она была мне знакома, но покоилась где-то на дне памяти, оставляя ощущение известности.  Кабину слегка тряхнуло, когда она, заскрипев, остановилась и разинула пасть.  Я вышла в пустой длинный коридор, где по обе стороны тянулись вереницы старых унылых дверей.  Здесь было темно.  Я подняла голову и в свете еще не закрывшегося лифта увидела разбитый плафон.  Типичная картина для заброшенного московского общежития.  Я сделала шаг.  Двери лифта захлопнулись, оставив меня в полной темноте.  Полной, за исключением маленького лучика света, пробивавшегося из-за двери в самом конце коридора.  Под ногами хлюпала жижа, но я настойчиво шла вперед, к свету, который становился все интенсивнее.  Остановившись у двери, я повернула голову, глянув на заоконный пейзаж.  Он показался до боли знакомым.  Протянув руку, я открыла дверь. . .  и ослепла. 
     
      Проснулась я с мечтой о новых шторах.  Завесить окна плотными темными портьерами, чтобы в столь необычно солнечные дни суметь выспаться как следует, а не продирать глаза из-за бесцеремонных лучей.  Для всех нормальных людей сон служит отдыхом, но не для меня и не сейчас.  Несколько часов, проведенных в забытьи, оставили тяжесть, как после долгой прогулки по горным тропам.  И бодрствование оказалось ее продолжением.  Я отчетливо помнила вид из окна --пристройка, окруженная палисадником, возле одного из заброшенных общежитий уже не помню какого института.  Там давно никто не жил, но крепкие стены здания все еще высились в отдаленном московском районе.  Пока я умывалась, завтракала (или ужинала? Часы показывали неполные пять вечера) и приводила себя в человеческий вид, в голове звенела мелодия (что же это за песня?), а по квартире витало ощущение Его присутствия.  Я уже не удивлялась и не боялась.  Я воспринимала это ощущение как элемент меблировки. 
      -- Слушай, может поговорим? -- в надежде на Его появление предложила я. 
      Он не удостоил меня ответом.  Закончив сборы, позвонив Крис, чтобы удостовериться в физическом здравии всей троицы, и высыпав Принцу остатки корма, я вышла из квартиры с намерением доехать до злополучного общежития. 
     
      Девятиэтажная развалина пялилась на меня бесстекольными окнами.  Я вошла в холл общежития, стараясь ни к чему не прикасаться.  Будка вахтера, также лишенная стекла, зияла пустотой, железные решетки, за которыми держали студентов, словно зверей, еще кое-где сохранили куски голубой краски, выдранный из пола турникет валялся возле входа -- видимо, его хотели, но не смогли утащить.  Шагая в такт ритму стучавшей в голове мелодии, я поднималась по лестнице, читая нацарапанные на побеленных стенах пошлые и не очень надписи, отсчитывая ступеньки.  Пять. . .  девять. . .  пролет. . .  три. . .  восемь. . .  второй пролет. . . 
      "Лестница в десять пролетов. . .  каждый изучен до боли.