Я пытаюсь не помнить ее комнату с бежевыми шторами, всегда аккуратно заправленной кроватью и спрятанными под шкафом сигаретами.  Перед глазами — дергающееся, стонущее тело, но я вижу первомайский парк, салют, слышу ликующий стук бутылок пива друг о друга, смеющееся «За праздник!»… И на сколько хватает сил бью скальпелем по пульсирующей под ухом вене. 
     Ночное небо падает на голову, рассыпается фейерверком, я вижу ее захмелевшие глаза, проваливаюсь в них и уже смотрю на себя.  Красная кофта, узкие джинсы, растрепанные черные волосы.  Громкий смех сливается с восторженными визгами толпы.  Кто-то неловко толкнул, и пиво из бутылки выливается белой пеной на красный рукав… Впереди — тумбочка с маленькой шкатулкой, расписанной под хохлому.  В груди искрится злость, но протянуть руку сложно.  Что-то мешает.  Стыд? За стеной послышались шаги, несколько ловких движений, несуразное золотое кольцо падает в карман.  Сердце скачет, как маятник… Дождь заливает улицу.  Платье липнет к телу и путается между ног.  Скорее добраться до дома, пока не простыла.  Визг тормозов слишком близко, удар по локтю, острая боль перелома. … Огромный ресторан, над дощатой сценой длинный плакат «Выпускник 9…»…
     Темный подъезд, мужская рука настырно лезет вверх по бедру…
     Полуразрушенная беседка детского сада, запах марихуаны…
     Звезды над балконом дачного домика…
     Потолок…
     Темнота. 
     Беспамятство. 
     Глава 9. 
     
     Сквозь плотный смог просочился тихий стон мелодии.  Как отверженная душа, музыка витала неподалеку, опасаясь приблизиться.  Я потянулась к ней, такой холодной, трепещущей, и мелодия ответила, разразившись отчаянным плачем оркестра.  Струнные волной прилива окатили с головы до ног.  Я узнала манящую скорбь «Portishead».  Никогда она не была столь близкой, родной до слияния.  Серость вокруг сменилась красным маревом, до слуха донесся шелест занавесок, и я открыла глаза. 
     По келье летал влажный ветер, редко стучал по карнизу дождик, из колонок действительно стонал «Portishead».  Я поднесла к лицу ладони и уставилась на бордовую корочку высохшей крови, перчатками стянувшую пальцы. 
     — Она была еще большей дрянью, чем я думала. 
     Марк оторвал взгляд от ноутбука и развернулся на стуле. 
     — Мы не убиваем честных людей. 
     — А как же Маришка?
     Усмехнуться помешал неестественный холод щек.  Все тело напоминало замороженную тушку, но окоченения и дрожи не было, как и дискомфорта.  Будто лед, покрывший клетки, естественнее тепла. 
     — Маришка накачивалась наркотиками, изменяла и приворовывала на работе, — Марк пересел на кровать, провел неестественно теплой рукой по моей щеке.  — Скоро ты научишься замечать пороки.  Для обличения гнили достаточно будет одного взгляда. 
     — Удобно, — я отвернулась.  Ласка раздражала.  — Узнай я сразу об Иркиных интригах… Представляешь, эта мразь пыталась соблазнить моего отца на похоронах.  При матери.  Елки-палки, если б знала, какой она была сукой, не колебалась бы ни минуты. 
     — Потому мы и не рассказали.  Шок и смятение в паре создают необходимую восприимчивость для передачи энергетической информации. 
     — По-русски объяснить можно?
     Марк поднялся, подошел к холодильнику и, вынув остатки абрикосового сока, сделал большой глоток. 
     — Проще говоря, — тонкая мутно-оранжевая струйка прорисовала крюк от кончика губы до подбородка и, вспомнив неприятную теплоту Марка, я удивилась, почему сок не испарился.  — Мы с Джоном приняли потоки ее воспоминаний и перенаправили тебе, иначе они не прижились бы в твоем организме.  Не перестроили… — еще один глоток, более аккуратный, без просочившихся капель, — человеческая психика экранирует мозг от такого воздействия.  Потому телепатия или энергетический вампиризм встречается крайне редко.  Они возникают из-за бреши в защитной структуре.  Врожденной или спровоцированной шоком.  У нас этот экран отсутствует, твой мы пытаемся сломать.  Так понятно?
     — Более-менее, — мне стоит выучить термины.  И пора бы привыкнуть к замудренным словоизлияниям Марка.  Не дано ему красноречие.  — Сколько я провалялась?
     — Шесть с половиной часов.  Для первого раза, это нормально.  Есть хочешь?
     — До коликов. 
     — В микроволновке лежит курица.  Приводи себя в порядок, и поедем. 
     Неслышно закрылась дверь.  Я выключила ноутбук (музыка раздражала) и, завернувшись в легкий халат с умопомрачительно оранжевыми цветочками, прошлепала в ванную.  Перед зеркалом, глядя на неизменившееся отражение, мне никак не удавалось поверить, что прожила всего двадцать лет.  Скорее — сорок или даже больше.  Кровь смывалась неохотно, цеплялась за кожу, словно здесь ей самое место.  Пугающая ясность мыслей, спокойствие и уверенность в правильности каждого поступка вычеркнули прежние ценности.  Людям нельзя верить.  Драконам — можно, они не предадут, им просто незачем это делать. 
     И какая ядовитая мразь укусила меня перед покупкой этого жуткого халата с ядерными ромашками?
     
     «Фолькс» вольготно скользил по просыревшим улицам.  Не люблю читать в дороге, но толстенная папка с историей убитой дочери депутата Кормилова требовала немедленного изучения.  За сутки драконы умудрились собрать много информации.  Принцесса, как я окрестила несчастную, нравилась мне с каждой страницей все больше.  Она была примерной девочкой, но многое пересекалось с моим прошлым — те же шпионские замашки папаши, та же неврастения матери и отсутствие нормального окружения.