Только теперь страх сжал легкие.  Стоит дверце открыться, я ненужным балластом вылечу в ближайшую лужу и, когда закончится, наконец, дождь, меня найдут недалеко от дома с пулей в голове.  Стоит только заскрипеть отечественным тормозам, моя «свобода» закончится.  И для похитителей это самое правильное решение, самый безопасный выход. 
     — Зачем ты сдаешься в рабство? — требовательный голос над ухом смешался с щелчком блокировки двери. 
     «Пленитель» не обернулся, смотрел на меня в зеркало заднего вида.  Я не видела выражения глаз, но чувствовала, как напряглись руки владельца кольца, все еще держащего меня на коленях.  Вероятность выбора обескуражила, упоминание «рабства» испугало, но отступить я уже не имела права.  И не хотела. 
     — Лучше в рабство к вам, чем к родителям, -- выпалила я, от волнения терзая золотой браслетик.  -- Их не выбирают.  Можете выбросить меня, как псину, на улицу, можете, пристрелить, возвращаться домой я не стану. 
     — Сколько тебе лет? — спросил длинноволосый. 
     — Девятнадцать.  Паспорт показать?
     Он ухмыльнулся. 
     — Можешь его в окно выбросить. 
     До меня не сразу дошло осознание победы.  Колеса снова набрали обороты, дома замелькали быстрее.  В последний раз я взглянула на двор с чудом уцелевшей песочницей советского периода, перекрашенными этой весной турниками и подъездной дверью, которая столько лет пропускала в плен предопределенного существования.  Откровением накатила ностальгия.  Неужели действительно буду скучать? Или сердце щемит, потому что так должно быть, уходящему положено тосковать, прощаясь с обжитым гнездом? Уходящему, но не беглецу. 
     Владелец кольца пошевелился, распрямил спину, устраиваясь поудобнее.  На заднем сидении, если взять на руки рюкзак с драгоценностями, осталось достаточно места. 
     — Может, мне лучше сесть в кресло? — спросила я. 
     Сначала он помотал головой, но тут же решил разъяснить:
     — Незачем продавливать лишние улики.  Криминалисты скоро по выдыхаемому углекислому газу искать смогут, а сейчас любая оставленная вмятина выведет на след.  Даже по перхоти находят. 
     Вопрос исчерпал себя, как только я заметила под обоими обернутые полиэтиленом дощечки. 
     — В нашем мире есть несколько правил, — продолжил владелец кольца.  — Первое — никогда не светить у точек свои машины.  Второе — никогда не пользоваться повседневным парфюмом и средствами гигиены перед операцией, никогда не касаться стен, прилавков, перил, одним словом — не оставлять никаких ощутимых признаков присутствия.  Третье — в любой ситуации сохранять спокойствие, страх за жизнь может обернуться потерей жизни.  Четвертое — быть тылом друг для друга.  И пятое — никого не убивать при свидетелях. 
     — Интересный пункт, — заметила я.  — Странно слышать такое от человека, обмотанного взрывчаткой. 
     — Чтобы она сработала, нужен какой-нибудь детонатор. 
     — Какой-нибудь? А кнопка на кольце?!
     — Блеф, — отмахнулся он и демонстративно ткнул пальцем в «кнопку».  — Видишь, чтобы подорвать, в меня нужно хотя бы выстрелить. 
     Их зловещая самоуверенность неприятно кольнула.  Сложно принять и поверить в расчетливую балансировку на грани фола.  Слишком опасно и зыбко.  Одна осечка спровоцирует фатальный провал.  А в людей, не совершающих ошибки, я не верю. 
     — Вы слишком самонадеянны, — осторожно заметила я.  — Угрожаете неподключенной бомбой, рассказываете все секреты незнакомой девчонке.  А вдруг я шпион? Вдруг у меня микрофон спрятан, и сейчас вас окружают?
     — Не похоже, — хмыкнул длинноволосый.  — Шпионы разглядывают взрывчатки изучающее, а не с любопытством, на месте они осматривают ситуацию, а не самих преступников…
     — А еще на ножи с сумками не бросаются, — заметил «пленитель», и оба рассмеялись.  — Кстати, до сих пор не понимаю, зачем он это сделал. 
     — Видимо, чтобы совесть очистить.  Бесполезность осознавал, но и бездействовать не мог.  Ты же видел, парень не из марионеток. 
     Они замолчали.  Искусственная тишина с перебоями дождя и гулом мотора навеяла неприятные воспоминания о семейных поездках за город.  Часто мы брали с собой соседей и, несмотря на вместительность отцовского джипа, мне приходилось сидеть на тренированных ляжках матери.  Редко во время поездки кто-то заводил разговор.  Лишь мать с соседкой нет-нет да перекидывались парой ничего не значащих фраз о целлюлите и подорожании косметики.  3ато после нескольких бокалов вина их языки развязывались до такой степени, что наутро никто не помнил, за что кому надавали по челюсти.  Я ненавидела такой «отдых» и, только теперь смогла признаться, что никогда не была по-детски счастлива. 
     Пришлось отгонять навязчивые ассоциации.  Пусть новая дорога напоминала о ненавистном прошлом, но все должно изменится.  Не вечно же мне ездить на коленях у…
     — Кстати, как вас зовут? — поразило, насколько поздно вопрос вырвался. 
     — Я уж подумал, что для нынешней молодежи имена не существенны, — ухмыльнулся «пленитель». 
     — Ты так стар, чтобы негодовать о нравах нынешней молодежи?
     — Не настолько, насколько кажется, — отрезал длинноволоый.  — Я — Марк, он — Джон.  Возраст — двадцать девять-двадцать восемь. 
     — А я — Лина, — сказала и осеклась.  Даже маленькая ложь грозила неприятностями.  Все равно паспорт увидят.  Испытывать судьбу я не стала.