Безлюдная стоянка у офиса выглядела осиротевшей. 
     — Слушайте, может, подождем, пока кто-нибудь другой с сигнашки снимет, а? — третий бутерброд был съеден наполовину, еще два грели колени.  При таком раскладе я могла сидеть в машине хоть до пришествия марсиан.  — Только тачку отгоним в кустики.  А то заявившиеся в пять утра директора это как-то странно, не находите?
     — Ты права, — Джон вырулил в соседний дворик и припарковался у дальнего подъезда. 
     Марк безмятежно спал рядом, я в который раз позавидовала способности его организма отключаться при перегрузках. 
     — Джон, может, пока есть время, объяснишь мне, что за фигня творится?
     Он откинул спинку сиденья так, что голова почти легла мне на колени, и, немного подавшись вперед, я почувствовала запах его макушки. 
     — Давным-давно мне попалась в руки детская книжка.  Я вообще люблю сказочки, в них всегда найдется какой-нибудь не детский смысл.  Так вот.  В этой книжке был цикл рассказов, что-то вроде «Несуществующие города» или «Города, которых нет».  А, не важно.  Один из них назывался «Город машин».  Там рассказывалось про мальчика, который построил робота очень похожего на человека.  В том городе вообще всё делали роботы, но у этого была и кожа, похожая на человеческую, и искусственные мозги, и глаза — все, как надо.  И парнишка отнес своего робота местному светиле, который был за патентную палату.  Он-то думал, что создал шедевр, а старикан говорит: «фигня твой робот, ты построй такого, чтобы рос, взрослел, умирал».  У парнишки, естественно, шок.  И тогда этот ученый показал видеосъемку — кучка людей в белых халатах копошатся над роботом.  И оказывается, тот самый робот и есть этот старикан, а люди — последние люди в городе.  Вот такая сказочка.  Знаешь, Лина, я рад, что не прочитал ее в детстве, потому что, даже будучи здоровым мужиком, поверил.  А теперь объявляется какая-то мразь, полностью похожая на меня и…
     Я закрыла ему рот ладонью, не позволяя договорить.  Пусть лучше негодование выльется гневом при встрече, чем опустошит сейчас.  Джон снял ладонь с губ, прижал к тяжело вздымающейся груди, в который раз убеждая, что лучшие бойцы гораздо уязвимее обычных людей. 
     
     Появление в офисе первых сотрудников мы благополучно проспали.  Глаза удалось разлепить, только когда Джон с Марком в две руки потормошили за плечи.  Я испугалась своего отражения — под глазами мешки, живописно подчеркнутые размазанной косметикой, на щеках пятна сажи, обветренные губы.  Хорошо, что в кармане нашелся платок, а у Джона — солнцезащитные очки.  Драконы выглядели не лучше. 
     Никогда не ощущала таких пристальных взглядов, как в офисе.  Секретарша не донесла до губ кружку кофе, когда Марк рявкнул: «Никого не пускать» и заперся с Джоном в кабинете.  Я сначала забежала в уборную, чтобы умыться, а после шокировала бедную девицу наличием ключа от кабинета директоров.  Боюсь даже думать, какие сплетни она тут же распустила. 
     Драконы через офисный компьютер подключились к видеокамерам замка.  Новости оказались неутешительными. 
     — Взрывчатка на движение.  У каждой двери, - стуча по клавишам оповестил Марк.  Его глаза горели тем холодным азартом, с каким домашний кот высматривает залетевшего в окно голубя.  – Вот паразиты. 
     — С чего ты взял, что именно на движение? – мне компьютерные манипуляции, скачущие кадры и ракурсы не объясняли ничего, кроме очередного риска. 
     —Чертежи мои.  Где только достали, сволочи?
     -- Узнаешь кто, поймешь — как.  И наоборот, — заверил Джон, откатываясь в кресле к противоположному углу кабинета.  — Блин, и лиц-то не разглядеть. 
     Начинка двух «Джипов» нас уже не интересовала.  Хотелось бы знать хозяев тонированной «Мазды». 
     
     План возврата потерянной территории мне сразу не понравился. 
     — Ребят, понятно, что в двери нельзя, но как я до окон-то доберусь?
     Джон с закрытыми глазами крутился в кресле, запрокинув голову, и от злости монотонно стучал кулаком по подлокотнику. 
     — Марк, все окна заблокированы, — заметил он.  — Вертолет мало того, что весь район на уши поставит, так и взрывчатки активировать может. 
     — Знаю, — на автомате произнес Марк.  Он сидел, обхватив голову, и над макушкой перебирал пальцами карандаш.  — Знаю, знаю.  Тоннель перекрыт, подвал отрезан.  Попасть бы в лабораторию!
     — А ты уверен, что твой «перехватчик» перехватит управление?
     Марк посмотрел на меня с той невыносимой скорбью, какая бывает лишь у авто-инструктора при виде очередной ученицы. 
     — Лина, бомба — дура.  Она не различает «свои» сигналы и «чужие», главное — поймать волну.  А перехватчик для того и делался. 
     Откровением снизошел новый страх, в котором я запуталась, как в пододеяльнике детскими ночами. 
     — Марк, а что мне делать, если убьют вас?
     Я слышала гул системного блока и жужжание вентилятора в приемной, стук каблуков по коридору и телефонные разговоры, я не слышала главного — ответа. 
     — Мы… — наконец выдавил Марк с такой мукой, будто слова горящими буквами выступали на языке, — мы бессмертны. 
     — Ты ведь знаешь, что — нет, — с упреком ответил Джон.  Его пальцы сжались на подлокотнике, раздался хруст, и куски пупырчатого пластика посыпались на паркет.  — Надо попасть домой. 
     Давным-давно, лет в шестнадцать, попала я на семинар молодых литераторов, где престарелые члены Союза Писателей пытались учить новое поколение «правильно писать».  Собрание проходило в старом ДК, где за заштопанными кулисами стоял черный рояль без педалей, на потолке не хватало нескольких плиток, и никогда не выветривался этот специфичный запах подмостков.  В общем-то, «наставники» говорили умные и нужные вещи, но теперь до меня дошло, что в огромном актовом зале перед десятком подростков разыгрывалась трагикомедия.  Исписавшиеся, затюканные бытом поэты просто хотели чувствовать себя нужными.  Задавая вопрос: «Как вы думаете, почему писатели творят?», они с улыбкой, словно бальзам на душу принимали наш единодушный ответ: «Потому что не могут не писать».