— Но это не настоящее имя…
     — Хорошо, — оборвал Марк.  — Значит, сделаем на это. 
     — Что сделаем?
     — Новый паспорт. 
     Удивляться особо нечему, я уже пересекла границу законной жизни.  И на этой ее стороне недостаточно места правде рождения.  Достойный финал адвокатской дочки. 
     — Хорошо, — сказала я скорее себе. 
     — И еще, — отозвался Джон, пристраивая машину на стоянке у подъезда многоэтажки.  — Этот город ты видишь в последний раз. 
     Только после этих слов я поняла, что не просто изменила будущее, я изменила его навсегда. 
     
     Из машины Джон меня практически вытащил.  По привычке я чуть не схватилась за ручку двери, но Марк остановил.  Отныне придется контролировать каждое движение, следить за каждым шагом и жестом. 
     Дождь уже кончился, но улицы не спешили наполниться прохожими.  В подъезде давно не убирались, заплеванные лестничные клетки с горами окурков вряд ли собирали молодежь по вечерам, а днем — тем более.  Выше четвертого пролета подниматься мы не стали и расположились у мусоропровода.  Всего минута потребовалась парням, чтобы сбросить и обернуть бумагой плащи и обувь, уложить взрывчатку в дорожную сумку.  Они избавились от очков, и я сумела наконец-то разглядеть напарников.  Более крепкий, накачанный Джон — олицетворение Казановы нашего века.  Зашнуровывая кроссовки, он бросал беглые взгляды из-под черной челки.  Я старалась не смотреть на пухлые губы и переключала внимание на сосредоточенного Марка, но их полуулыбка притягивала, как зов вампира.  Однако, каким бы обольстителем Джон ни был, от Марка исходила дикая сила, какая встречается лишь у больших опасных кошек.  Каждое плавное и одновременно молниеносное движение покоряло грацией.  В резких скулах пряталась непоколебимая уверенность, а огромные узкопосаженные глаза выдавали болгарские или венгерские корни. 
     Я могла бы часами наблюдать за перевоплощением, но они закончили до обидного быстро.  Подожженные перчатки быстро поделились огнем с обернутой в бумагу одеждой, и горящий сверток полетел по мусоропроводу. 
     — Запрыгивай на спину, — скомандовал Джон, не забыв огорошить откровенным взглядом. 
     Я повисла на нем, как рюкзак, обхватив сильную шею.  И тут же лишилась каблука на правом босоножке. 
     — Зачем?
     — Для тебя сменки нет, — ответил Марк, устраивая рюкзак с золотом за плечами.  — А следы оставлять незачем. 
     
     Изображать счастливую беззаботность было сложно лишь поначалу.  Стоило выйти на оживленный проспект перед семейным торговым центром, как со всех сторон посыпались завистливые взгляды.  Еще бы — два довольных жизнью красавца со штампом обеспеченности всецело поглощены девчонкой без прически, косметики и забот о благополучии.  Язвительностью и злостью окатывала каждая девица, обращающая внимание за нелепую троицу.  Во мне взыграла гордость, и я разошлась не на шутку, вызвав фальшивой непосредственностью искренний смех напарников. 
     На парковке у торгового центра Марк подошел к черному тонированному «Фольксвагену» с нездешними номерами. 
     — Он наш? — тихо уточнила я. 
     — Да, наш, — ответил Джон, сделав ударение на последнем слове. 
     Мне это понравилось. 
     Расположившись в удобном салоне, я заново просматривала киноленту дня.  Каждая секунда намертво впечаталась в память: размытая по окну оставленного дома необычно крупная капля, разбитый плафон родного подъезда, желтая нашивка на плече охранника, стершаяся обивка сидения «девятки», надпись «помойка» на люке мусоропровода и огромная лужа перед парковкой торгового центра.  Мириады нюансов с пометкой «последний день».  Стало немного грустно и тоскливо, вспомнились сокурсники с пошлыми шутками в дешевых кафе, напыщенная соседка и жуткое мамино платье кислотно-салатового цвета.  Привычным движением я прокрутила на пальце дешевое колечко — подарок первого ухажера — и, сорвав его, выбросила через опущенное стекло.  Теперь незачем хранить старые реликвии.  Исписанные листы тяжелее сжигать. 
     
     — Кстати, а что означало «двадцать три»? — спросила я и хотела было уточнить, напомнить о замечании перед отъездом с места встречи, но сидящий рядом Марк ответил сразу:
     — Секунды после того, как продавщица нажала тревожную кнопку. 
     
     Не могут люди помнить и просчитывать ходы с такой скрупулезностью.  Только если они Бонды, Оушены или… не люди. 
     Глава 2. 
     
     Так я попала в Омск.  Грузный, как старая торговка, город выполз навстречу не спеша.  Сначала издалека покосился на нас забором санатория, затем выплюнул кучку производственных зданий, от одинокости которых кольнуло обреченностью, и только спустя железнодорожный хребет соизволил показать ущербное тело с прыщами жилых домов.  В мареве полуденного солнца ухабистая трасса напоминала мятые джинсы.  Такое безобразие и в родном городе встречалось часто, но уставшие за ночь глаза воспринимали любую неровность дороги, как шрам от бесчувственности людей. 
     Как ни старалась, за весь путь я не сомкнула глаз ни на минуту.  Хотя напарники молчали — Джон следил за дорогой, изредка подвывая баритоном симфониям Баха, а у Марка хватило спокойствия уснуть — мне мешали назойливые последождевые комары и сомнения.  Причем, волнения перед ожидаемой жизнью не тревожили.  Долгие часы я решала, как заставить родителей не поднимать на уши УГРО.  Послать открытку? Вычислят.  Позвонить? Вычислят еще быстрее.  Связаться через Интернет? Омские ищейки настигнут, стоит папочке дать команду «Апорт».  Есть только один способ — «умереть». 
     На полдороги я решила поделиться размышлениями с Джоном, он отмахнулся: «Забей», и тут же добавил:
     — Это наши заботы, но мыслишь в правильном направлении. 
     Вдаваться в подробности я не стала, хотя перекладывать заботы на других, не понимая способов, легко только когда от этого не зависит твоя жизнь в прямом смысле слова. 
     
     Проехав, как тогда показалось, весь город, мы остановились в зарослях коттеджей.  Среди однотипных коробок с претензией на роскошь наш дом выглядел замком.  Отделанные под каменную кладку серые стены походили на средневековую крепость в окружении красно-кирпичных лачуг современной цивилизации.  Я даже испытала гордость и щемящий восторг от аскетических конусов крыш над стрельчатоглазыми телами особняка и двух примыкающих башенок.