По голени прокатилось пламя.  Я рухнула на корягу, проткнув перепонку у большого пальца.  Боль перестала существовать, задушив сознание до онемения. 
     -- Мразь, -- прошипел Вата, саданув меня по лицу так, что голова едва не оторвалась.  – Туша, она здесь!
     Его лицо походило на маску для Хэллоуина – перепачканное грязью, искривленное ненавистью с раздутыми ноздрями и зверским оскалом. 
     -- Ах ты, сучка! – проревел Туша, занося ногу в тяжелом ботинке. 
     Вата не остановил. 
     То ли ветвь хрустнула подо мной, то ли ребра не выдержали удара.  Вернулась боль, обволокла огромным осьминогом, изрешетив щупальцами до просвета дуршлага.  Я уже не слышала разговора, уши заложило, и темнота в глазах достигла непроницаемости. 
     Вырванный на последнем издыхании нож не нашел цели и от удара по локтю отлетел в кусты. 
     Хотелось отключиться, потерять сознание, забыться, но природа драконов не позволила.  Я чувствовала, что со мной творят, не понимая – кто именно.  На вытянутые над головой руки упали мощные колени, грубые пальцы разорвали джинсы и раздвинули ноги, едва не вывернув суставы.  Дыхания хватило на крик, заглушивший хохот.  Их было двое, и они хотели получить поровну.  Меня развернули на бок, заломили руки за спину.  И когда двойной толчок расцарапал внутренности, меня наконец-то отпустило сознание. 
     
     Расколоть голову топором поувесистее, чтобы чертовы мозги не просто вытекли, а разбрызгались во все стороны.  Выпустить из черепа чужие Смерти без шансов собрать заново. 
     Запах старости и пыли уже привычен.  Левое плечо припекает солнце.  Ничего не болит, раны затянулись, ребра срослись, как и все остальное.  Только щеки стягивает тонкая пленка.  Видимо – высохшие слезы.  Неприятное ощущение. 
     Я видела Джона и Марка, они снова убили девчонку, на этот раз совершенно безобидную, прямо на улице.  Перерезали горло в подъезде и передали мне.  Тоннель был сильным, глубоким, не таким, как прежде.  Будто сама смерть явилась познакомиться, показать, какой придет за мной.  Но видит Бог, я бы дралась с ней до победного.  Не хотелось умирать.  Всем назло. 
     Я заставила себя разлепить веки.  Рядом с кроватью сидел Олег, вооруженный целым арсеналом, будто сторожил бешенного тигра. 
     -- Даже не думай дернуться, -- предупредил он, передернув затвор «Макарова». 
     Дуло уставилось мне в грудь.  Я пожала плечами. 
     -- А нафига?
     -- Дура, -- он всегда был немногословен. 
     Не отводя взгляд, мент быстро набрал номер мобильного, и через пару секунд в комнату вошла целая делегация.  При появлении Актера Олег вскочил, освобождая единственный стул, остальные встали у кровати полукругом, как в детском саду на утреннике. 
     Они называли себя энпирами.  Появившись больше пяти веков назад в Европе, как развлечение для истинных, они служили создателям.  Пока не восстали под шум наполеоновских войн.  Истинные энпиры веками умирали в подвалах собственных имений, порождая легенды о призраках.  Никто не сможет назвать точную цифру – сколько измученных голодом предков драконов все еще дышит в недрах заброшенных кладбищ.  Так погибли родители Марка и Джона, выдав за собственных детей простых смертных. 
     От меня требовалось устранить промах вековой давности.  Загвоздка в том, что я понятия не имела, где искать драконов. 
     Глава 19. 
     
     Следующий день город накрывали дожди.  Хотя, шли ли они в самом городе, мне не известно – лесной дом стал тюрьмой.  Под пристальным наблюдением ментовского конвоя я торчала взаперти без привилегии одиночества.  Даже прогуляться среди понимающего молчания обвислых берез не вышло – земля превратилась в хлюпающее месиво, не успевая просохнуть за короткие перерывы между ливнями. 
     Из высшего эшелона энпиров в доме остался только Актер с помощником.  Старик не рискнул уехать в дождь.  Хотя что ему, старому пню, сделалось бы? Меня раздражало его присутствие больше, чем недремлющее дуло конвоя.  Видеть сморщенную шею, настолько тонкую, что можно не напрягаясь свернуть, будто пробку пивной бутылки, без шансов подойти ближе, чем на расстояние выстрела – мучительно.  Соперничать с этой мукой могли лишь неопределенность и понимание, что помощи ждать неоткуда. 
     
     Настенные часы шагали слишком медленно.  А во время дежурства Туши или Ваты и вовсе тормозили до болезненности.  Я не боялась обидчиков.  Страх – неверное определение. 
     С ранних лет ненавидела насекомых -- этих ползающих, летающих и жужжащих тварей - не понимая, что любой из нас ничем не лучше. 
     Одни клещями впиваются в души, ползая и оставляя грязные следы.  Им нужно залезть в каждый укромный уголок, оставить печать «Здесь был Я» и уползти, чтобы больше не возвращаться.  Другие, как комары, паразитируют на чувствах — пьют вместо крови эмоции, чтобы потом с набитым пузом довольно пускать дым в потолок и думать: «Жизнь прекрасна».  Или молью проедают мысли, иногда цитируя их перед другими, дабы показать свою «крутость».  Некоторые мухами мельтешат перед глазами с вечным предложением помощи, которая и не нужна вовсе никому, потому что бессмысленна.  У меня нет права осуждать их, ведь сама – паразит, порожденный тем же обществом, тем же человечеством, живущий по его же законам.