— Не тронь, — приказал Джон, стоило мне коснуться сигарилл.  - Иди сюда. 
     Точь-в-точь, как отец.  Он обращал внимание лишь на мои пороки или ошибки и сразу принимался командовать.  «Учи уроки.  Сиди дома.  Выброси постеры.  Сними штаны, сейчас ремня получишь».  И ни разу мать не заступилась. 
     — Иди сюда, — еще раз повторил Джон.  Марк закончил звонок и, облокотился на подоконник. 
     Сопротивление будет сломлено силой.  Никакого намека на нежность и игривость.  Только требование.  Рабство.  И у меня нет права бояться. 
     Поднимаюсь с кресла, осторожно подхожу к кровати, как к бассейну с крокодилами, и сажусь на краешек. 
     — Раздевайся, — очередное стальное требование. 
     Сколько раз представляла этот момент, засыпая на льняных подушках девичьей полуторки.  Сколько мечтала, прописывая воображением каждую деталь.  Многие из них совпадают: и кровать поглощает, окутывает нежностью шелкового белья, и горечь мужского одеколона разбавляет приторность цветочного запаха, и волшебная грусть величайшего творения Моцарта без наркоза прошивает сердце.  Но руки не слушаются.  Узел пояска не поддается, кажется, ворсистая лента только затягивается туже.  Тонкий золотой браслетик путается, пристает к пальцам, угрожая порваться. 
     Они наблюдают за моим сражением: один тяжело с раздраженным нетерпением дышит рядом, второй застыл у окна, с любопытством выжидая. 
     Наконец, Джон не выдержал.  Узел пояска поддался напористому рывку, и халат обжог бедра, отлетев к ногам Марка. 
     — Глупо бояться неизбежного, — с придыханием прошептал Джон, повалив меня на кровать. 
     Я понимала это, но меня трясло то ли от холода, то ли от нервного напряжения, хотя, скорее всего, одно было вызвано другим.  Ноги от щиколоток до бедер покрывались напористыми поцелуями, и каждое прикосновение прохладных губ отдавалось спазмом.  Джон особо не торопился, но резкие движения выдавали скрываемое ради утехи нетерпение.  Я не могла расслабиться, меня колотило, как на приеме у стоматолога.  Кожа покрылась мурашками и, казалось, вот-вот лопнет.  Мне бы закрыть глаза, но пристальный взгляд Марка сверху вынуждал даже моргать с пугающей мимолетностью.  Он заводился сильнее от каждого моего всхлипа и, наконец, резко скинул рубашку.  Пара пуговиц глухо застучала по непокрытому ковром полу.  Джинсы на нем задержались ненадолго.  От вида нависшего мужского тела онемели кончики пальцев.  Я сумела зажмуриться, ощущая на шее осторожный укус, сменившийся поцелуем.  С двух сторон по телу двигались прикосновения, подбираясь к центру, пока руки Марка не достигли цели.  Сквозь туман накатившей истомы я расслышала треск расстегиваемой молнии и шорох одежды.  Новый разряд тока прошелся по телу, когда прохладные ладони раздвинули мне ноги.  Раскрытая, доступная, выставленная на обозрение я принадлежала им безраздельно.  И Джон не преминул этим воспользоваться. 
     Меня будто разорвали.  От резкой боли тело дернулось, фиолетовые сполохи разъели глаза, и сквозь собственный крик я расслышала грохот.  Затмение длилось не дольше мгновения, боль тут же утихла, оставив непривычное ощущение — будто в меня проложили дорогу.  С четырнадцати лет я пресекала навязчивые попытки знакомых парней, оберегая свою «честь», как святыню.  А оказалось, что беречь-то нечего.  И незачем. 
     Девчонок опасно воспитывать на волшебных сказках о принцах, будь они хоть трижды гениальны.  Потому что любая сызмала выглядывает в окно, ожидая Елисея или на худой конец – Кая.  А во дворе, на кого ни ткни, попадешь в бестолкового Буратино.  И учи его потом всю жизнь, как себя вести за столом, да где лучше деньги спрятать.  Нет.  На сказках про принцесс растить нужно мальчиков.  Чтобы с пеленок уяснили, кто за кем должен ухаживать. 
     — Она девственница, — простонал Джон из-за кровати, оторвав от размышлений. 
     Я открыла глаза, натолкнувшись на удивленную улыбку Марка. 
     — Была, — констатировал он. 
     Невесомой куклой Марк развернул меня к себе и без лишних предисловий вторгся внутрь.  Он сделал это аккуратно, без грубости и напора, так, что я ощутила дискомфорт лишь в первые мгновения, а позже сумела расслабиться и даже вошла в такт размеренных движений. 
     Марк закончил.  Внутри все пульсировало и грозило взорваться, но я не посмела просить о продолжении.  Джон уже забрался на кровать и, казалось, спал. 
     — Что с ним? — спросила я, прикрываясь халатом. 
     — Понимаешь, — начал Марк, застегивая джинсы, — когда девушка лишается девственности, происходит сильный выплеск энергии.  Чуть меньший, чем при смерти.  А наш Джон очень чувствителен к подобным явлениям. 
     — Иди к черту, — послышалось рядом.