Настоящий боец – мигом оценил ситуацию, дернулся, попытался сесть, но я придавила грудь кулаком.  Против драконьей силы никакие тренировки не помогут. 
     Он чуть не скинул меня, когда замок ширинки с треском оторвался от джинсов.  Я старалась не смотреть в глаза, применяя на практике еще один урок Джона, выученный на отлично, хотя, возможно, сказалось сознательное воздержание Артема. 
     Изнасилуй я мальчишку по-настоящему, клеймо пылало бы в памяти ярким маяком.  Стимуляция, пусть и умелая, могла затеряться.  Я рисковала, но, черт возьми, унизить, отравить издевательством еще сильнее себе не позволила. 
     Устали руки.  Мальчишка бился, бессильно мыча.  Рядом курлыкали голуби, с хрустом копошащиеся в пачках сухариков.  Готова поклясться – они чавкали.  От шуршания травы закладывало уши, острые грани кирпичей уже разодрали джинсы и подбирались к коленям.  Я их не чувствовала.  В голове стучало: «Невиновен, невиновен, черт побери эту гребанную жизнь, он невиновен!» И Артем содрогнулся.  С прищуренными от ярости глазами, с искореженным лицом, со сжавшимися пальцами на ноге, избавленной в борьбе от ботинка. 
     -- Ты прости меня. 
     В ответ – хриплые, сдавленные кляпом проклятия.  Я их прекратила, вогнав пулю мальчишке в грудь.  Вокруг дырочки на черной футболке проступил мокрый ободок.  Я успела его заметить прежде чем открылся тоннель.  Голодный мозг пытался впитать радужные картины.  Я боролась с собой, удерживая смерть на поводке, искала ниточку, почти забытую, не сразу распознанную в загородном доме. 
     Она нашлась.  Натянутая, словно колючая проволока, сила царапала и доводила пульсацией до дрожи.  Я отдала ей все. 
     И села на обломок бетонной плиты ждать. 
     От легкого ветра колыхались стебли травы.  Шуршал мусор.  Вдалеке пролетел самолет.  Мимо кто-то проехал, оставив в голове обрывок современной песни.  Я почти привыкла к едким миазмам, пропитавшим осколки стен.  Голуби улетели, их сменили менее наглые воробьи, но, недолго попрыгав по новоиспеченному некрополю, смылись.  В магазине осталось пять патронов.  Слишком много для меня одной и слишком мало, если нагрянут нежданные гости.  Солнце жарило спину через кожух плаща.  Нашарив в кармане Артема зажигалку, я сняла серые от грязи перчатки и подожгла их.  Шерсть горела с треском, отплевываясь обугленными катышками, резиновые точки плавились черными каплями с нестерпимой вонью.  В кармане заорал грязными гитарами мобильник.  Не мой.  Этой жизни больше не существует.  Я сбросила звонок, положила трубку на плиту и раздавила с хрустом лопающегося пластика, глухим ударом резиновой подошвы о бетон и… долгожданным, пугающим надеждой звуком. 
     -- Грязно работаешь, детка, -- донеслось из-за спины.  – Но я все равно рад тебя видеть. 
     
     Глава 22. 
     
     Они стояли под разрушенной аркой, прислонившись к уцелевшим косякам, загородив проход.  За стенами господствовало утро.  Сновали машины, какая-то старуха орала Никифоровне, что дворник снова не вышел на работу, а в «развалюхе» что-то горит.  Это мои перчатки – досадная неосторожность. 
     Палец лежит на курке, мне это не поможет, но так спокойнее. 
     -- Засучи рукав. 
     Джон послушался.  На обнаженном предплечье – ни капли чернил. 
     -- Сколько дней в году?
     Быстрый вопрос -- быстрый ответ. 
     -- Триста шестьдесят пять. 
     -- Сколько патронов в «ТТ»
     -- Восемь. 
     -- Кем была Маришка?
     -- Э-эм, ты про ту блондинку, из-за которой потом ревела и приперлась домой, размалеванная как клоун шапито?
     -- Да, -- выдохнула я. 
     Пальцы расслабились, пистолет чуть не выскользнул. 
     Драконы.  Настоящие.  Мои. 
     -- Линка! Линк, только не реви, -- Джон подскочил, прижал лицо к груди, поцарапав мне нос о молнию кожаной куртки.  – Это мы.  Правда.  Линка-а-а! Ну не будь, как все девчонки!
     Я не понимала, почему плачу и не могла остановиться.  Что бы то ни было – самообман или стокгольмский синдром [13] – в тот момент я любила драконов и, не удерживай меня Джон, стекла бы на кирпичное крошево от разбуженной преданности и того самого запаха, который лишил рассудка в ювелирном магазине родного города.  Запаха свободы и, как оказалось, защиты. 
     Марк подошел сзади, нежно чмокнул в макушку. 
     -- Лин, успокаивайся.  Уходить надо. 
     -- Да-да.