Что они могли им сделать стрелами?!
     — Маш, это мы тут инопланетяне, — образумил ее Макс.  — А они, по ходу, местные…
     — И что ты собираешься с ними делать? — спросил Кирилл, разжигая костер.  — Мы же не можем их держать в плену. 
     — Контакт налаживать, — раздраженно бросил Макс.  — Кир, попробуй им показать, что мы тоже люди.  Ну там, покажи, один плюс один равно два… Таблицу умножения попробуй вспомнить, буквы напиши, и это… закон там какой-нибудь, вдруг они ступенью выше.  Хотя вряд ли… — он безнадежно махнул рукой. 
     — Кажется, я поняла, почему с нами в контакт никто не вступает… — с философской задумчивостью проговорила Машка, потусторонне уставившись в пустоту.  — Вот прилетели они, а как вступить, если ни они по-нашему ни бе, ни ме, ни мы по ихнему не шарим.  И выложили они перед нами свои письмена, законы там, таблицу умножения, а смысл? Они ни бе ни ме, ни мы… — повторила она, избавляясь от задумчивости.  — А если они не знают ни счета, ни письма?
     — Да как же не знают? Краску на лицо додумались, а на стене там, или на деревяшке какой нет?! — всплеснул Кирилл руками.  — Взять, к примеру, Макса, попросил нас знак оставить, а они что ж, не сообразят? Первая буква, это человек — «я».  Вторая — «ты», третья «я здесь», четвертая — «здесь враг», пятая… Предположим, солнце — круг.  Встать — стрелка вверх.  Спуститься — стрелка вниз, влево вправо… Солнце встало, два знака — и целое предложение.  Враг идет — слово враг и ноги.  Вот и письменность получилась.  А там и до букв недалеко.  Сначала союзы — а, и, о, я, е-е, у… Потом предлоги и приставки.  У-шел, при-шел, на-шел.  Если язык наш разложить, так ведь и получается — приставка и ноги.  И целые слова.  Для нас слово «нашел» никак не связано со словами ходить, но если вдуматься, то человек шел-искал-наступил.  Как точно подмечено! Кажется я понял, в чем смысл японских иероглифов… — оживился Кирилл.  — Получается, мы пользуемся языком древних, их грамотностью, письменностью, стилем изложения мыслей.  И ничего нового не придумываем.  А если и вводим в оборот новое слово, то заимствуем из других языков.  Но, по сути, их язык ничем не лучше и иногда звучит так же отвратно, как если бы сказали на нашем.  Скейборд — снежная доска.  Брейк-данс — «тормоз танец», имиджмейкер — по-нашему имидж, для них изображение, изображение делатель.  Скинхед — кожаная голова.  Для них они не менее паскудно звучат, но они не призирают свой язык, как мы.  Любое их слово прославляется, а мы свой начинаем тихо ненавидеть. 
     — А что мы хотели? — Машка пожала плечами.  — Тысяча лет рабства — и стойкий иммунитет ко всему, что нам об этом напоминает.  Мы пытаемся стереть тысячелетие из памяти, как дни нашего позора.  Никто ж не считает себя потомком крепостных, и в то же время поголовно ищем царя и прочее дворянство, чтобы они с нами поручкались.  Вроде как, равными стали.  Не стали.  Вымираем, как мамонты.  От нашей деревни треть осталась, а многие и вовсе без жителей.  У нас, наверное, только Москва живет и удельные княже, царские прихлебатели.  И хоть как заставят на царя-батюшку помолиться — все цари великомученики, а гордость грех великий — гордыня!
     — Ну, так как, что с ними делать-то? — перебил макс.  — Отпустим, они нас тут же замочат, или своих приведут.  Нам против всех не удержать оборону. 
     — Давайте попробуем для начала их покормить… — предложила простодушно Маша. 
     — Прикинь, мы даем им еду, значит, мы добрые, — рассмеялся Кирилл.  — А как бы ты взглянул на инопланетян, которые решили тебя накормить?
     — Земной едой? Или своей? — уточнил Макс. 
     — Ну да… — задумалась Машка.  — Что бы им такое предложить?! Макс, поймай нам еще пару таких рыбин! Мы их в костре обжарим.  Слышь, Кир, надо бы их поближе к огню, чтобы видели, что мы не собираемся их отравить.  Заодно поймут, что мы не людоеды какие-нибудь…
     — Разумно, — согласился Кирилл.  — И гуманно.  Вечереет, скоро ночь, а ночи здесь прохладные. 
     Пока Макс острогой и сачком отлавливал рыбу на ужин и запекал, а Машка собирала уже опробованные грибы и жарила, Кирилл перетащил зеленых человечков к костру, присел рядом, погладив каждого по голове.  Развязал одному их пленников рот, глаза которого показались ему самыми умными и не напуганными.  Потом начал неторопливые переговоры.  Зеленый человек, похоже, из объяснений его не понял ни слова, и на мгновение Кириллу показалось, что он посмеивается над ним, кивнув на него пренебрежительно и что-то сказав свистяще своим связанным спутникам. 
     — Ну, как у тебя? — подошел Макс и сразу сообразил, что дело не сдвинулось с мертвой точки. 
     — Ты их как ловил? — нахмурился Кирилл.  — Может, того, память отшибло?
     — Нет вроде, я только одного оглушил, а, в общем-то, не сильно сопротивлялись, когда я пушку навел.  Знают, чем пахнет.  Учителя у них уже были! Ладно, удачи тебе.  Кстати, рыба готова. 
     — Тащи!
     — Маш, захвати рыбу…
     Совать в рот еду зеленым человечкам пришлось по очереди и насильно.  И ели сами, чтобы видели, что еда безопасна.  А когда те поняли, что их просто решили покормить, осмелели и уминали за обе щеки не хуже Макса, у которого аппетит был отменный.  И уже сами придвигались к огню, затянув какую-то странно знакомую песню.  Нет, слова были своими, вернее, чужими, а мотив вполне человеческий. 
     — Да они же молятся! — вдруг воскликнула Машка, уставившись на пленников во все глаза.